Гнев надирался так гнусно, как только мог - в самом тёмном углу дешёвой заплёванной и заблёванной пивной, в одиночестве, без закуски, таким паршивым пойлом, что поначалу, пока он не опьянел, ему было тяжело брать это в рот, а уж подавно - глотать. Желудок сопротивлялся, норовил выдать всё обратно. Отравления Гнев не боялся - он не настолько отпустил свой организм воплощения, чтобы такое могло произойти. Единственное, что внушало ему поначалу реальные опасения - это что за ним сюда кто-нибудь полезет, капать на мозги и возвращать к благам цивилизации. Потом алкоголь притупил ощущения, и ему стало всё равно. Он даже едва не заснул, уткнувшись в сложенные перед собой на столешнице руки. И, наверно, не удержался бы, если бы не эманация эмоций, от которых ему стало гораздо более дурно, чем от местного средства угробить здоровье быстро и качественно.
Кого-то избивали чуть ли не прямо за дверями этого крайне сомнительного - а, впрочем, нет, вполне очевидно неприличного и пошлого, - заведения. Даже без энергетического всплеска - звуки раздавались такие, что Гнев бы их ни с чем не перепутал. Дерьмо! Неужели кого-то пытаются ограбить среди бела дня?! Да, район неблагополучный, но не настолько же! Гнев вскочил, но у него заплелись ноги, и он едва не упал, пробежав вперёд несколько валких шагов, почти уверенный, что удержать равновесие всё равно не получится. Возможно, он бы вернулся обратно на стул, признав свой позор, но к шуму, характерному для избиения, и вскрикам парня прибавился истошный визг девушки - и Гнев перестал колебаться. Как-то сразу прибавилось сил, и он фурией вылетел из дверей, едва не снеся их с петель. Пламя едва не сорвалось с кончиков пальцев, Гнев каким-то чудом даже в пьяном угаре сумел одёрнуть себя... Но ему и ни к чему огонь против таких отбросов, хотя некоторый биомусор явно полезнее сжечь ко всем чертям, чтобы не топтал землю и не угрожал миру порчей генофонда. Зелёные глаза Гнева уподобились звериным, широкий оскал говорил о его намерениях без слов. Он увидел троих мерзавцев с палками и двух с кастетами, стоявших над валявшимся на асфальте ничком молодым человеком и уже с ленцой, с осознанием своей безоговорочной победы пинавших его ногами. Ещё два урода прижали к стене девчонку, почти подростка в разорванных рубашке и лифчике, расстёгивая на ней джинсы. Как эти ребята вообще сюда попали? Они точно не из бедных семей, одежда хорошая, сами ухоженные, если не считать следов насилия на обоих... Неважно! Гнев не тратил ни одной лишней секунды на такие напрасные вопросы и позволил своему сознанию утонуть в пелене тёмного густого бешенства. Бой одного против семерых? У них изначально не было ни шанса! Просто храбрый портняжка, одним махом семерых побивахом... Во всяком случае, именно такая мысль, причём в ключе глубокой и горькой самоиронии, пришла Гневу на ум первой, когда он вновь пришёл в себя. Он взглянул на спасённых. В их расширенных зрачках плескался первобытный ужас - они точно не считали его благодетелем, он внушал им даже худшее впечатление, чем поверженные мудаки. Те хотя бы люди, а он... Кто он для них? Гнев одновременно и хотел знать, и очень страшился этого. Гнев тяжело вздохнул, повернулся к ним спиной и отряхнул ладони так, будто на них налипла плесень.
- Я могу вам чем-то ещё помочь? - ни на что не рассчитывая, тихо спросил он.
- Да... - девушка на пару секунд замялась. - Держись от нас подальше! - выдохнула наконец она.
У Гнева в горле мгновенно застрял ком. Он ссутулился, разом постарев словно бы на все свои бесчисленные века. Древнее существо, опять отвергнутое смертными, как бы ни старалось им понравиться и быть принятым. Иногда Гнев полагал, что монстр Франкенштейна очень на него похож. То чудище ведь пробовало стать полезным, заслужить любовь, но его гнали и порывались убить, пока оно не озлобилось и не объявило роду человеческому войну без правил. Гнев, впрочем, ещё держался, но понятия не имел, как надолго его хватит. Иногда ему чудилось, что он уже на краешке грани, а иногда - что без проблем протянет ещё несколько тысячелетий.
- Я вызову "Скорую помощь", - прошептал Гнев и вошёл обратно в заведение. Так, словно его пристыдили, словно это он едва не прикончил одного и не изнасиловал вторую. - Хозяин, здесь можно откуда-нибудь позвонить? Мне срочно, там людям плохо, - робко промолвил Гнев.
Интересно, привлекут ли его к уголовной ответственности за нанесённые побои? Тем семерым он отшиб и сломал всё, что сумел, но формально сохранил жизнеспособность. До конца дней теперь останутся инвалидами. И он ничуть не сожалел, даже невзирая на то, как его потом окатили холодом, недоверием и страхом. Гнев же так не ради благодарности поступает! Он добивается справедливости. Точнее, правосудия для тех, до кого лапы официального закона никак не могут дотянуться. Недаром его сын - Мстительность, Гнев разделял иногда его принцип "око за око". Точнее, даже добавлял от себя, как говорится в народе: "а за око вырвем мы два ока, а за зуб всю челюсть разобьём". Иногда только так и получается общаться с выродками. Если он не вправит им мозги, так как вправить то, чего от природы нет, нельзя - то заставит телом запомнить, каково то, что они непринуждённо вытворяют над другими.

[icon]http://s5.uploads.ru/t/teynI.jpg[/icon]

Гнев слегка ошеломлённо покачал головой, понимая, что упустил из виду самый элементарный способ решения проблем. Кажется, он и впрямь плохо адаптировался к скорости изменений жизненных условий. Среди смертных пожилые тяжелее воспринимали нововведения, многое им и вовсе было не дано постигнуть, они безнадёжно отставали от молодого поколения, свежего и быстрого, где минутное промедление может стоить репутации, карьеры, а то и жизни. За все воплощения Гнев бы не поручился, а вот сам он зачастую ничем не отличался от этих бурчащих и ворчащих стариков. От некоторых шаблонов невероятно трудно избавляться, даже когда ты воплощение. Лишь наивные религиозные фанатики верят во всемогущество божеств. По факту же слабости и недостатки есть даже у величайших. Древние греки и египтяне были весьма мудры в данной области - у представителей их пантеона, даже самых положительных, минусы можно хоть ведром загребать.
В другое время, возможно, Гнев и правда отнёсся бы к Лицемерию именно так - с брезгливостью человека, раздавившего голой рукой слизняка. Но не сейчас. Брат, в конце концов, был нисколько не виноват в своей сущности, и уж точно не Гневу его судить. Если Лицемерие такой цветущий и яркий - значит, он, к сожалению, востребован в мире. Их существование как минимум равнозначно... И ценно, и важно. Пусть обывателям это и предвещает проблемы. Но разве мир, состоящий целиком только из правды, намного лучше? Бывают истины, которые разрушают психику, волю, душу, сердуе, отнимают способность доверять и любить. Бывает обман, помогающий двигаться вперёд, созидать, улыбаться. Если даже ложь во спасение - чересчур громкое словосочетание, прикрывающее чаще всего далеко не такие благовидные намерения, то милосердная ложь действительно случается порой. Гнев не чувствовал себя вправе учить других жить, да и с их семейкой это вполне бесполезно, за столько-то веков почти все они успели перепробовать всё, что смогли себе представить, и выбрать оптимальный для себя вариант. Гнев, разбитый и лишённый своей естественной силы, огрызался на других всё реже и реже.
- Единственный, кого я здесь сегодня презираю - это я же, - тяжеловесно, мрачно, будто цедя каждое слово, однако, вместе с тем, и странно расслабленно вполголоса прошептал Гнев. - А ты всё ещё мой брат, нравится нам это или нет. Разница в мировоззрении не отменяет ни родства, ни того, что в некоторых вещах ты разбираешься гораздо проницательнее, чем я. Поэтому я, наверно, рад тебе. Впрочем, не пойму твоего мотива для общения со мной...
Такие речи часто принимали за кокетство и набивание себе цены, мол, давайте, постарайтесь, прыгайте ради меня, убеждая, что я не тварь дрожащая, хочу, чтобы вы спели мне дифирамбы, да побольше. Вперёд-вперёд! Но Гнев к ним не относился. Самобичевание не превращалось для него ни в средство привлечения внимания, ни в источник извращённого удовольствия. Он специально заставлял себя ни на минуту не забывать, кто он есть на самом деле, и не задирать нос выше облаков, как прежде.
- Нельзя совершать ни один поступок, рассчитывая получить за него что-то взамен. Я не ждал от них ничего, я просто хотел помочь. Не уверен, что так им не ещё хуже. Не уверен, что я тот, кому позволено наказывать хоть кого-то. Но пройти мимо я не готов, и, увы, я не Милосердие, и делаю то, что умею, - безмерно усталое признание, брошенное почти что в никуда.
Она бы, наверно, попыталась увещевать и успокоить бандитов, напомнить им, что все люди - ближние, и что им же потом станет плохо от того, что они натворили. Но Гнев поступал иначе, и, вероятно, тем самым лишь плодил в мире больше зла... Подставлять вторую щёку? Ждать, пока безмозглые мерзавцы прозреют и поумнеют? Бесполезно! Если их не учить на том языке, который они понимают и уважают - они так и продолжат думать, что абсолютно правы во всём со своим преимуществом силы и жестокости.
Но, пожалуй, кое в чём Гнев себе всё же врал. Он не бескорыстно лез к людишкам и пытался разруливать дерьмовые ситуации вроде нынешней. Он не имел злых намерений и не был полностью безнравственным, он и впрямь старался как лучше. Прежде он бы убил нападавших хулиганов - те, кто способны толпой измываться над безоружными, вряд ли дозреют однажды до раскаяния. Не успеют - к таким раскаяние заявляется на порог разве что к сединам и ревматизму, но так долго они не протянут, Гнев бы поспорил на что угодно; у очередной жертвы обнаружится, например, пистолет - и вся их лихая разбойничья эпопея завершится. Тем не менее, он их пощадил. Каждая отнятая жизнь ложилась чёрной гирькой на ту чашу весов, где размещалась его внутренняя вина. Гнев искал отпущения грехов, и тех, что довлели над ним со времён двух мировых войн, и даже более древних. Делать, не размышляя, даже не пробуя представить себе последствия и взвесить их на допустимость, он себе теперь не позволял. Прошли те сверкающие наивным детским и подростковым эгоцентризмом годы, когда Гнев развлекался на Земле с её обитателями, ни во что не ставя ни каждого из них по отдельности, ни всех скопом. Он не понимал, отчего в нём произошла такая разительная перемена, ведь прежде его отнюдь не заботило, сколько народа поляжет по одной из его мимолётных прихотей. Это и есть взросление? Не зная, как оно должно выглядеть и ощущаться, особенно для воплощений, у каждого из которым сей процесс протекал сложно, запутанно, долго и во всех смыслах уникально, и никому другому рецепт не подходил, так что Гнев не был уверен ни на йоту, но предполагал, что угадал верно.

[icon]http://s9.uploads.ru/t/D4xU9.jpg[/icon]

Гнев, несмотря на свою кажущуюся простоту - эмоция весьма неоднородная. Праведный гнев может даже самых слабых подтолкнуть защищать свою родину, друзей, семью и человеческое достоинство, и, как ни удивительно, дарит им шанс преуспеть в этом. Однако гнев же создаёт в чужом мозгу неадекватный дикий угар, под воздействием которого люди действительно становятся будто пьяными и абсолютно не способны отвечать здраво за совершённые ими поступки, так, что потом жгуче краснешь от стыда, вообще не понимая, что на тебя нашло. Поэтому Гнев как воплощение периодически мог бросаться из крайности в крайность, то сверкая незамутнённым, чистым благородством рыцаря, такого, какие только в нравоучительных сказках встречаются, то падая в нижайшую подлость. Суть его была пламенем, и, как пламя, плохо поддавалась ограничениям и контролю. Но нынешний Гнев ничем не походил на всепоглощающий пожар, которым от него обычно веяло даже в человеческой форме. Скорее, это была едва теплящаяся свеча, норовящая погаснуть чуть ли не от случайного дуновения. Он погасал в этом остывающем мире, где любую эмоцию покупали и продавали за бесценок, и ни одна из них не являлась настоящей. Люди стыдились выдавать гнев и страх, любовь и ненависть, любое сильное переживание настораживало их и обзывалось постыдным неумением или нежеланием держать себя в руках. Они говорили, что так не принято, не доверяли тем, кто честен и открыт навстречу окружающим, выискивая несуществующий подвох и, что самое интересное, находя его. Люди такие выдумщики, такие изобретатели!
Гнев залпом проглотил то, что предложил ему Лицемерие, даже не обращая внимание ни на то, что это такое, ни на вкус напитка. Это довело его до нужной для продолжения разговора кондиции.
- Мне не хватает красок. И места тоже не хватает. Я задыхаюсь, - напрямик высказался Гнев, не заботясь о том, правильно ли его воспримет брат. - Быть в этой эпохе моим медиумом - участь незавидная. Любой смертный под моим влиянием натворит глупостей и загремит в тюрьму. Или в психиатрическую клинику. Или до посинения будет посещать всякие занудные курсы по избавлению от меня. В лучшем случае он будет похож на того чудака из книжки, имени не помню, что воевал с ветряными мельницами, принимая их за врагов. Они всё променяли на часы пустых холиваров в Интернете, домашние скандалы и ссоры в магазинах... Никогда ещё не чувствовал, что мою энергию расходуют на такие мелочи, и ведь всем сторонам часто даже наплевать, кто из них прав, им нравится бесцельно собачиться... А войны! Ты видел нынешние войны?! От них ощущение, будто в помоях вывалялся!
Сцепив зубы, Гнев едва подавил желание разнести всё вокруг. На него порой накатывали такие приступы.
- Я никогда не хотел покидать Нижний Предел. Мне почти удалось раствориться... Чёрт возьми, жаль, что этого не произошло! Какая мне разница до этого мира?! Я всё равно только всё порчу и ломаю!
Столешница, в которую вцепился обеими руками Гнев, задымилась. Волосы полыхнули на пару секунд - всегда, когда его подлинная суть прорывалась сквозь оболочку, это в первую очередь касалось причёски.
- Твоя истинная форма гораздо красивее этой фальшивой маски, которую ты носишь, - вдруг на полном серьёзе выдал Гнев. - По крайней мере, она чистое и непредвзятое лицо всего общества. И смертных, и нашего. Все стремятся казаться не тем, кто они есть.
Гнев смотрел сквозь - и видел не юношу Уолтера, а когтистого жуткого монстра, ворчащего и рычащего. И этого монстра он бы с удовольствием обнял.
- Они говорят, что однажды чаша божественного терпения переполнится, и он обрушит на планету судный день. Я не Господь, я даже не Дьявол, но устроить так, чтобы на этой жалкой старой маленькой Земле разверзся Ад, мне не составит труда. Я бы сжёг всё, до каждой мелкой букашки, и рука бы не дрогнула, я верю, что мир не заслуживает лучшего. Я мечтаю устроить всё это лишь для того, чтобы полюбоваться, как всё горит из конца в конец. И я заставлю Справедливость подавиться его же мечом, если он посмеет встать у меня на пути, - Гнев говорил взвешенно, холодно, с испепеляющей концентрированной ненавистью ко всему сущему в зрачках. Но тут он вдруг моргнул и, прикрыв глаза, провёл рукой по лбу. - А потом мне всегда плохо от таких мыслей. Стыдно. Больно. Мне давно не интересна жизнь ни на грёбаный процент. Всё подделка, всё пустое, безвкусное, тоскливое. Я кого-то целую - и меня захлёстывает разочарование. Обнимаю - а про себя задаюсь вопросом, не придётся ли назавтра же растерзать этого же кого-то на куски. Потому и хочу Армагеддон - проверил бы, не раскрасит ли хотя бы это мою исчезающую реальность. Лишь присутствие Надежды у меня в Чертоге останавливает меня от того, чтобы воплотить всё, что я тебе тут описал, в реальность. Ничто другое, ведь, как тебе, наверно, известно, казнь меня не пугает, и стать изгоем - тоже.
Гнев говорил много, сбивчиво, вкладывая в страстную и яростную речь всё, что испытывал в данную минуту. Он буквально выворачивал душу наизнанку. Не перед Уолтером - ему было важно проговорить проблему вслух, выслушать собственную исповедь. Это фокусировало его на том, что из содержимого головы превращалось в факты посредством устной речи. Прозвучав, оно как бы обретало плоть. Слова не вернуть назад, а Гневу именно это и требовалось. Ткнуть себя носом в накопившиеся в нём злость и чёрную мизантропию.

[icon]http://s3.uploads.ru/t/jWMQL.jpg[/icon]

Со стороны могло бы показаться, что Гнев стал спокойнее и сдержаннее. Он не полез на Уолтера с кулаками, даже ругаться не начал. Равно как и спорить, или размышлять над его аргументами. У Гнева уже было одно относительно уравновешенное и хладнокровное воплощение, вот только он тогда достиг этого за счёт внутренней целостности и баланса, а не надломленности и безразличия, как сейчас... Что в Лицемерии для Гнева было неприятнее всего - это талант заставить поколебаться даже в своём восприятии правды. И люди, и воплощения, распаляясь, часто считали себя вполне искренними с миром и собой, но, если копнуть глубже - раскрывались далеко не такие однозначные мотивы. Как слоёный пирог. Не только у лжи множество лиц - у честности тоже. В частности, потому что личная истина у каждого своя, а то и не одна. Гнев терпеть не мог всякие сложности, ему очень хотелось бы, чтобы мир упростился на порядок. Чтобы было как в красивых книгах. Один друг за всех - и все за одного, и при этом не поступали как скоты со всеми, кого не сочли товарищами. Любовь раз и навсегда, ненависть чистая, грудь на грудь и без ударов в спину и мелких подстав, унижающих не столько противника, сколько тебя самого. Утрата иллюзий ударила Гнева даже сильнее, чем Нижний Предел. Без розовых очков то, что прежде казалось возвышенным благородством, теперь выглядело лишь глупостью. Мир вообще редко нуждается именно в подвигах, великих свершениях и тому подобном - нынешние люди предпочитают тёплые сортиры, стабильную кормёжку по утрам и успокаивающее их до сих пор так и остающиеся примитивными умы юродивое бормотание телевизоров по вечерам. Прогресс и эволюция, беззубые слова и клишированные убеждения. Свобода самовыражения даже у полных и беспросветных кретинов, и не заткнуть их, потому что право имеют, твари. Право тупого - даже мощнее, чем право сильного, и его куда сложнее отнять. Безликая масса, повторяющая из поколения в поколения шаблонный шизофазический бред.
Воздух! Ему перестало вдруг хватать воздуха. Огонь задыхается без притока кислорода. Если бы не Уолтер рядом - Гнев бы расцарапал себе горло в бессознательной попытке дышать свободнее и легче. Впрочем, если бы не Уолтер - возможно, он бы и не дошёл до такого состояния так быстро. Ему больше нравились те наивные и, наверно, недостижимые, но такие светлые и ясные идеалы, которыми он поневоле заражался, когда был, например, вместе со Справедливостью. Что-то там про счастье для всех, даром, и пусть никто не уйдёт обиженным. Жутковатая, кстати, фразочка, если понимать её так, что, мол, обиженных живыми не выпускать, чтобы о них никто не узнал, и можно было бы держать нарядный глянцевый фасад дальше. Справедливость, вынужденный мириться со своими постоянными внутренними противоречиями и с палачом, тоже часто давил психологически, но не до такой степени. А Уолтер банально вряд ли поймёт Гнева, как и Гнев не понимает его - не понимает так абсолютно, что даже не злится всерьёз. Ничего не шевелится в нём - ни досада, ни раздражение. Зато есть безмерная усталость и желание прекратить бессмысленный диалог. Уолтер зря старается - пока у Гнева остаются воспоминания, он таким не станет. Ему не нравится видеть боль в глазах Джея и слышать страх в голосе Любви.
- Я тебя люблю, брат.
Любовь. Такая разная эмоция, любить можно собачку, Родину, родителей, симпатичный пейзаж и сексуального партнёра. И всех по-разному. Сейчас этой фразой Гнев просто обнулил всю красноречивую риторику Лицемерия. Против фраз с подтекстом, провокаций, негатива - капля настоящего и бесхитростного, как пресной родниковой воды. Та сторона, которую Гнев называл своим Старшим, та, что умела принимать их всех, и которая даже не нуждалась в том, чтобы знать о них всю грязную подноготную, все подлости и грехи, что они когда-либо совершали. Он любил Лицемерие как часть общего под названием жизнь.
- Если я решу, что всё действительно пора жечь и начну Апокалипсис - ты получишь вип-приглашение и билет в первый ряд, - улыбается Гнев. Ему сразу и горько, и смешно. Боже, малыш, ты посредственный подстрекатель и так себе агитатор. А твои попытки вывести из равновесия так очевидно шиты белыми нитками, что любой школьник справится лучше. - В нашем возрасте и при таком образе жизни мы все без исключения нуждаемся в мозгоправах. Они ещё психолухами называются, - название профессии Гнев искажает намеренно. - Может, ты займёшься? У тебя отлично выходит, я погляжу. Они так и работают. Мол, мы не только найдём вашу проблему, но и всучим ещё десяток других, чтобы вы считали себя более интересной и сложной личностью. Любой каприз за ваши деньги. Заработка тебе, полагаю, и так хватает, а вот развлекался бы ты при этом каждый день.
Гнев шутит, но, с другой стороны, он бы и впрямь посмотрел на Лицемерие в такой занятной роли. Почему бы и нет. Психологам, в его представлении, этого чувства не занимать. Клиентов лечат, да ещё и дорого, а с той головой, что у них самих на плечах, часто разобраться не могут. Не зря же появился анекдот о том, что, мол, в психиатрической лечебнице кто первым успел нацепить белый халат - тот и доктор. Уолтер, с его внешностью богатого папенькиного и маменькиного сынка, который решил устроить своей аристократической родне бунт и ступил на путь говнюка и маргинала, одновременно не отказывая себе в хорошей пище и дорогих шмотках, получится тем ещё контрастом и парадоксом на данной должности

[icon]http://s5.uploads.ru/t/teynI.jpg[/icon]

Гнев бы врезал Лицемерию, если бы не сознавал слишком отчётливо - это бесполезно, членовредительство порой очень заманчиво, но собеседника ничему не учит. Ещё с тех времён, когда он был близок с Мудростью, Гнев запомнил, что импульсивность и страсть - плохие советчики, и что кулаками или любым оружием правду вколотить можно только в эпических балладах. Тем более, что мир вовсе не так прост и однозначен, а правда у каждого своя. Ха! Как будто кому-то надоест бодаться за неё! Гнев же вот сию секунду попытается выправить Лицемерию систему ценностей, даже отлично давая себе отчёт, что брату банально нельзя её сдвигать, чтобы ненароком не съехать с катушек. Кому как не Гневу знать, до какой степени сурово вгрызается в кого-то вина, и как она корёжит рассудок. Такому, как Лицемерие, комфортно и удобно находиться в мире, прогнившем насквозь, до подкорки. Он не примет даже воображаемый макет мира, где обитателям ни к чему друг другу лгать, юлить, изворачиваться и носить фальшивые маски, боясь, что под них заглянут.
- Ты же отлично знаешь, что некоторые из нас вовсе не относятся к людям как к домашним зверушкам, - холодно процедил Гнев. - Есть те кто считает их за равных, и даже те, кто восхищается ими и пытается учиться. То, что они мало живут, и их легко ранить, то, что они могут не понимать каких-то обыденных для нас вещей, никак не обесценивает их жизнь, опыт, личность. Мы действительно становимся более человечными, развиваемся через боль и потери, через унижения и понимание того, что ни один из нас не всесилен. Если ты никогда не горевал ни о ком - это прискорбно. Принять то, чего ты не можешь изменить при всех способностях и возможностях воплощения - тяжело. Но такой этап необходимо пройти, оно здорово приводит в себя и сбивает корону с головы.
Гнев не запомнил того перехода, после которого начал подпускать к себе не только братьев и сестёр, но и смертных. Тех самых, кто для Лицемерия, похоже, лишь букашки, ковыряющиеся в пыли под ногами. Прежде Гнев тоже видел их только так. Когда же до него дошло, что всё не ограничивается их глупостью, нелепостью и неуклюжестью? Когда от вида их крови ему начало становиться хуже, чем от собственной? И не чересчур ли много он с этим на себя взвалил? Гнев, злое и свирепое порождение бездны, сжигающая изнутри эмоция, пожирающая все лучшие качества человека... Сострадательный и переживающий за людей Гнев. Тот, кто всегда остаётся у них в сердцах, когда отнимают всё остальное и выгоняют босиком под открытое небо. Тот, кто медленно зреет в душах при виде рабских ошейников, колодок и цепей. Тот, кто не терпит принуждения и не молчит, столкнувшись с обманом. Гнев выбирал сторону слабого и выводил её со дна, служил прибежищем оскорблённых, осквернённых и загнанных в угол. Иронично, что при этом он не мог помочь себе. Как говорится - "чужую беду руками разведу". Он бы кричал, разрывая голосовые связки, о том, как всё неправильно, но что это даст? Сколько таких же вопиющих в пустыне сгинули без следа, и даже имён от них не осталось?
Но его сердце до сих пор бьётся, а, значит - борьба не проиграна. Белый флаг не поднят! Шалишь, беспросветный мрак, не возьмёшь ты добычу так легко! Пламя ещё теплится, сопротивляется пустоте, рвётся вовне, тщится достучаться хоть до единиц, не пропивших честь и не продавших совесть с аукциона. Гнев, даже разбитый вдребезги, ненавидел сдаваться. Погасить дикий протест перспективе своего отсутствия во Вселенной оказалось сложнее, чем он предполагал.
- С нами происходит ещё кое-что, брат, - меланхолично, задумчиво, немного философски продолжал Гнев. - Ты помнишь, какими мы появились на свет? Каждый из нас был чистым, без малейшей примеси, концентратом чего-то одного. Но в настоящее время среди нас нет больше никого, в ком сохранилась бы та первозданность. Мы перемешались между собой и стали похожи на тех, кого ты так презираешь. Но это нормально, не изменись мы - давно бы умерли. Безумие вечных и всегда одинаковых пленников собственной природы обратило бы содержимое наших мозгов в индивидуальный для каждого кромешный Ад. И мы бы не выдержали. Исчезли бы в том самом Нижнем Пределе. Это ведь не место, брат. Это состояние полного отрицания себя. Честного, а не того кокетства, когда просто пытаешься привлечь к себе внимание через самоуничижение, или думаешь, что готов стереть своё "я", но на деле где-то в глубине подсознания колеблешься и цепляешься за него... Я дошёл до точки кризиса, а Судья лишь сделал попытку остановить моё самоубийство. Я очень долго не хотел прощать ему этого.
Эх, разве Лицемерие тот, кто понимает подобное? Вряд ли у него бывали минуты омерзения от себя, иначе он бы давно перестал существовать. Толковать со стенкой - и то, наверно, продуктивнее, чем с ним. Рассказывать об инциденте с Джеем тоже нашёл, чёрт возьми, кому! А, впрочем, пусть хоть издевается, хоть жалеет, хоть безразлично пожимает плечами, Гневу плевать. Он не выносит вранья, и, раз уж ему задали вопросы - сами виноваты, если ответы неудобоваримы.
- Ну, а насчёт войны ты запросто мог бы сообразить и сам, если бы чуть напрягся. Я не могу больше трогать Землю, поскольку нынешняя война запросто сведётся к одному нажатию красной кнопки. Может быть, это даже успеют сделать дважды - разные стороны. И... Всё. Я уничтожу всё, что люблю. Всё, что есть на этой планете ценного и красивого. Если ты и это не замечаешь - ты несчастный калека, которого мне печально видеть.
Моральные калеки в большей или меньшей степени, впрочем, все они. Увы, но идеалы и принципы хороши лишь до тех пор, пока не вступят впервые в конфликт с реальностью. Шанс избежать данной прискорбной участи имеется лишь у тех, кто гибнет молодым. Гнев безвозвратно упустил его ещё во втором воплощении. И, признаться, не думал, что лишился многого. Нет, он лишь приобрёл безмерно огромное богатство. А иллюзиями да тешатся дети.

[icon]http://sg.uploads.ru/t/9cUi8.jpg[/icon]

Гнев не понимал шуток. Переносные значения он тоже часто не улавливал. Равно как и двойные или тройные подтексты. Он мыслил чётко, прямолинейно, иногда слишком скупо. Недаром Воображение однажды в сердцах обозвал его чёрствым прогорклым сухарём - никакой ошибки, Гнев и сам отлично признавал свои недостатки с этой стороны. Поэтому он не стал вникать, что там на самом деле подразумевал Лицемерие. Он сжал кулак... И вновь разжал. Выбить брату пару зубов или глаз - не выход, пусть руки и чешутся, а для воплощения потеря не столь уж страшная, на свете достаточно энергии конкретно этого типа, чтобы Лицемерие не испытывал недостатка в подпитке для самовосстановления. В крайнем случае спровоцирует кого-нибудь ещё сильнее и весело улетит на перерождение, возвратится с новеньким целым телом. Обычно Гнев переживал, когда ему приходилось так поступать с кем-то из семьи, но на Уолтера его чувство вины даже не чесалось. Этому же шкурку обновить - как чихнуть. Гнев никогда не мог взять в толк - неужели Лицемерию нравится так часто умирать? Что это, жажда боли или попытка уничтожить себя насовсем? Но почему? Что естественно - не только не безобразно, но и всегда по-своему красиво, а Лицемерие родился так же, как и все они, его не вырастили искусственно в пробирке. Гнев не мог на него всерьёз рассердиться, потому что не считал ни достойным противником, ни равным. Так, одинокий подросток, который никак не найдёт для себя места в этом таком огромном и разнообразном мире, сопротивляющийся, брыкающийся и с воплями ломающий мебель в доме родителей, чтобы на него хоть так обратили внимание и поняли-таки, что у него есть проблемы, с которыми он не справляется. Мальчишка сам сдуру сочинил, что весь мир его враг, и теперь продолжает воевать с ветряными мельницами. Как известно, вокруг себя каждый способен видеть лишь то, чем наполнен внутри. А у Лицемерия, похоже, с мнением о себе и с точкой зрения на существование всё обстояло плохо. Он вызывал жалость и лёгкую брезгливость, словно весь, с головы до ног, угваздался в дерьме, а мыться отказывался. Поэтому вскипеть у Гнева не получалось. Никак. Он - слишком тяжеловесная эмоция, чтобы обрушиваться на головы неразумных детишек. Зная, что он может сотворить над Уолтером всё, что заблагорассудится, Гнев был снисходителен к нему. В семье, что называется, не без заносчивого обнаглевшего сопляка, возомнившего себя лучше других. Смешно даже. Гнев считал себя парией и изгоем, но, кажется, этот ладил с окружающими ещё хуже, чем он. Боги, обнять и плакать. Увы, не позволит. Зашипит и оттолкнёт. Лицемерие наверняка не привык, что к нему проявляют сопереживание и симпатию. А ведь Гнев бы очень хотел его спасти. Должно быть, влачить ничтожное прозябание, постоянно думая обо всём вокруг себя и о себе самом лишь гадости и мерзости, тяжко и тоскливо. Как горько, что Лицемерие отворачивается от протянутых к нему товарищеских рук, и даже тех, кого ненадолго подпустил ближе к себе, подлинной семьёй не считает. Горько, что брат запутался в собственном "я" и в лжи, которую создаёт.
Сильный остаётся собой всегда и может позволить себе говорить исключительно правду и ничего, кроме, даже злейшему врагу. И не только потому что врагов он себе выбирает под стать, не из уличной шпаны. Просто оставаться собой и не сворачивать с Пути ему важнее, чем обезопаситься от предательства. Гнев немало лет изучал самурайский кодекс. А потом... Было то самое воплощение, что перечеркнуло всё предыдущее. Гнев поклялся себе, что больше не даст своим духу и морали так опуститься. Он будет обнажённым клинком, чей блеск отражает истину.
- Вот только не пизди, сосунок, что делаешь это ради меня, - фыркнул Гнев, качая головой, тоном "в отличие от тебя, я ещё не настолько в ссоре со Вселенной, мне не нужно выплёскивать накопившийся негатив так". - Тебе что, настолько заняться нечем? - добродушно продолжал он. - Огороды копать не пробовал? Или там грузчиком подработать? Устанешь - дурь на ум не полезет.
Он чуть-чуть издевался, имитируя советы, какие обычно люди друг другу давали в подобных ситуациях, но в целом всерьёз полагал, что терапия большим количеством тяжёлого труда таким, как Уолтер, полезна. Он же никогда, наверно, не выматывался настолько, что соображать переставал абсолютно, а не то, что о смысле жизни или о человечестве рассуждать. Белоручка чёртов. А вдруг ещё и девственник? На долю секунды Гнев переживал за половую жизнь Уолтера сильнее, чем когда-либо в принципе - за свою. Глупый ребёнок. Разве что вместо плача о том, что его никто не любит, он стремился порушить всё, что было у кого-нибудь ещё. Понять его можно. Оправдать - вряд ли. Но Гневу было по-настоящему жаль, что восприятие Уолтера настолько искажено, что он не умеет понимать красоту, любовь и добро, не видит, насколько мир на самом деле заслуживает защиты и помощи. Гнев знал, что такое количество мягкой жалости, как к калеке, которого можно вылечить, но тот упрямо отказывается, не доверяя ни врачам, ни медицине в целом, ему не скрыть, они же воплощения и отлично замечают друг в друге подобные вещи.
- Если тебе нужна очередная доза страданий, и ты хлопочешь насчёт сдохнуть - выражайся прямо, помогу. Если у тебя просто свербит в жопе - могу выебать. Если тебе скучно просто трахаться - засуну в тебя бильярдный кий и отымею им. Или ты предпочитаешь арматуру? У нас, конечно, свобода слова, и ты вправе нести любую дичь... Но не прикрывайся хотя бы настолько очевидной чушью, чтобы потакать своим капризам.
Настроение Гнева заметно поднялось, равно как и чистота его энергии - пламя, которым он выглядел в истинном зрении воплощений и медиумов, вспыхнуло десятикратно сильнее, оттенок красного стал глубже, насыщеннее. И это при том, что он всё ещё не злился, а всего-навсего развлекался. Он и правда с лёгкостью воплотил бы свои угрозы, хотя пока и не собирался переходить от слов к практике. Недоносок напрашивался как минимум на порку. Ха! Возможно, подобное от Гнева унизило бы его даже ещё больше, чем обещанное изнасилование! Банально отстегать ремнём по мягкой заднице. Так, чтобы сесть только через неделю получилось.

[icon]http://s3.uploads.ru/t/zhPp8.jpg[/icon]