- Договорились, значит! - Айли рассмеялась, слушая комментарии Гнева по поводу его "занятости", - Ты остаешься, и предлагаю я не из вежливости, это - наглость! - поправила она, ткнув беззастенчиво воплощение пальцем в грудь, а потом упираясь ладонями, заставляя забраться на кровать с ногами, поудобнее, в груду наваленных подушек. Удобство и изнеженность? Ха, а то она не знает, как затекает все тело в неудобной позе долго, и нет, не говорите, что у них все иначе. Рыжий был похож на самого обычного парня, слишком, быть может, запутавшегося, не то в жизни, не то, что, кажется, вернее, в собственных каких-то мыслях. И зачем, спрашивается, такие сложности? Парня, которого какая-то девчонка бессовестно загнала чуть ли не в угол, но, который и не очень-то сопротивляется, потому что, при всех своих внутренних, а, куда больше внешних на самом-то деле, загонах, заставляющих его напряженно вздрагивать, в глубине души, кажется, был сам этому рад, даром что, быть может, сам себе побоится признаться. И почему? Может быть потому, что верить в чудеса на самом-то деле всегда немножечко страшно? Страшно, что однажды "сон" просто возьмет и закончится, и все, что останется - больничная кровать, диагноз, звучащий как приговор, да серое-серое утро.
К черту! К черту такие страхи! Вот ерошит волосы на затылке чешуйчатый хвост, пока дракончик, явно освоившийся во всем происходящем быстрее своего создателя, перебирая лапами сполз с ее плеч, устраиваясь клубком на скомканном одеяле. Вот на окне переливается огнями новогодняя гирлянда, вот жужжит кулером системный блок, притулившийся под столом, вон, на стене, прилепленные цветным скотчем и яркими стикерами, рисунки - ее рисунки, и пара набросков, сделанных Ледяным, кажется, еще в прошлом году. О, сколько он отнекивался, пока она чуть ли не силой пыталась всучить ему альбом. Все настоящее, все - реальное, до всего можно дотянуться, пощупать, потрогать. Ах да, шоколадки тоже настоящие! Разломав плитку, Ли сунула кусочек за щеку себе, а второй, не дожидаясь возражений - Гневу, прежде чем подтянуться на руках к нему поближе, беззастенчиво откидываясь на него спиной. Жар - кажется, тоже настоящий, и, подтягивая к себе мышку, она рассмеялась снова, откидывая голову назад, чтобы бросить на воплощенного восхищенный взгляд.
- Ты горячий, - и нет, по ее мнению это было ни разу не плохо, по-своему даже уютно, и удивительно, почти что успокаивающе хорошо, - Я буду с тобой греться как кошка на печке. Рыжая кошка на рыжей печке, - нет, не смеяться, кажется, совершенно невозможно, и, запустив видео, развернув его на весь не маленький экран своего монитора, Ли взяла Гнева за руку, кладя ее на себя, но не выпуская его ладонь из своих пальцев. Да, все правильно, вот так! "Что, ни разу так не смотрел ни с кем кино, что ли? А, если и нет, что ж, все когда-то бывает впервые. Расслабься, все хорошо, ты в безопасности..." - ага, глупо звучит даже в мыслях, но почему-то кажется, на каком-то подсознательном, странном, но очень громко подсказывающем суфлерским шепотом уровне, что даже ему, по человеческим меркам едва ли не всесильному, наверняка, воплощению, не хватать может этой самой "безопасности", и нет, не от мифических или реальных каких-то там врагов, а от самого себя, своих мыслей и страхов. Так ведь тоже бывает, правда? И даже у взрослых, и даже не совсем у людей. Пальцы сами сжимаются крепче, ненадолго, гладят, незаметно, и, вроде как, все внимание - к кадрам на экране, тут же врывающейся с первых же мгновений в реальность новой истории (все же истории так или иначе живые, правда же?), но все равно часть его - к дыханию, явно сдерживаемому немного, к стуку сердца...
- Если надоест или будет неудобно, или чего-то захочется, печенья там, или мало ли чего еще, ты говори, не стесняйся, ладно? - фраза, быть может, для людей бессмысленная, и почти что дежурная, но вот что-то подсказывает: этот и правда постесняться может, побояться, знать бы еще, чего. А, впрочем, Ледяной, вон, такой же. От того вообще, пока прямо не спросишь, ничего не добьешься, так и будет говорить, что "все в порядке". Ну ничего, привыкнет. Привыкнут. Оба! Просто так она их не отпустит, и просто так не отстанет.
Смешно, поначалу это смешно - совпадениями. Каким-то мелкими совпадениями ее самой с маленькой рыжей девочкой, боящейся трещины в стене. Ну, быть может, еще года три-четыре назад она бы такого и боялась. Голосов, странных трещин, монстров под кроватью, да мало ли чего в детстве боятся. Может быть. Но только не сейчас. Мир вокруг изменился. В ту самую рождественскую ночь изменился. И вот тоже, пришлось поверить. Поверить странному парню в очках, сидящему на краю кровати в накинутом на плечах больничном халате. Много во что пришлось, ну, а если говорить честно, то просто захотелось поверить. А кто бы, спрашивается, в десять лет отказался? Все ведь, каждый ребенок, совершенно каждый, кроме разве что тех, кто родился занудой, мечтает о том, что сказки - это не выдумка, что волшебные школы существуют, что путешествия во времени возможны, да мало ли во что еще, на что только фантазия способна. Да, существуют. Немного иначе, и мир уже никогда прежним не будет... Ну и ладно, не больно-то и хотелось. А, сказать откровенно, так не хотелось совершенно, вот ни капли и ничуть, чтобы это самое прежнее возвращалось.
- Вот только не вздумай тоже пообещать, что придешь через пять минут, а вернуться через 12 лет, - догадаться о том, что девушка в чересчур соблазнительной для полицейского форме, и есть Эми, не составило большого труда, - обижусь. И тоже чем-нибудь стукну. Подушкой, например! Но ты же так не сделаешь, правда?
Нет, ни за что не хотела бы она в этом оказаться на месте той девочки, что ждала-ждала, и... Нет, хорошо хоть ей самой никто психиатра приглашать не собирается. Мама ворчит, конечно, спрашивает, как долго она еще собирается витать в облаках, но, кажется, в целом, ничего не имеет против. И, кажется просто, как, наверное, все взрослые, немножко завидует и немножко боится поверить.
- И нет, я бы точно не отказалась "полетать", - со смехом сообщила она. Ага, вот только в реальности, в этой самой, что не в фильме, не получалось даже стоять на ногах. И все ее полетать - покататься на кресле от подоконника до двери, да и то - медленно ужасно, медленно и уныло, если позволять себе об этом задуматься, порой настолько, что хочется плакать. Но вместо этого есть альбом, альбом, в котором рисунки и письма. В разрисованных конвертах, которые никогда не будут отправлены. Потому что обещала же, обещала не плакать и верить. Джей, Справедливость, не умеет же лгать, правда?
Мир. Мир важен? И все люди в нем. Важно, правда? На несколько секунд смех, любопытство, даже улыбка, уступают место серьезности, совершенно не детской, на этой сцене. И словно осеняет вдруг каким-то странным пониманием, от которого она только крепче сжимает руку воплощения.
- А ведь вам тоже важен наш мир. Очень важен. Даже если вы сами себе в этом не признаетесь. И люди важны. И дело ведь не только в энергии. А в том, что вам, на самом деле тоже бывает одиноко. И, чтобы не быть одним, вам нужны мы, люди, нужен кто-то, кто будет говорить с вами, кто-то, кому вы, именно вы сами, будете тоже нужны. Чтобы с кем-то делиться, и чтобы кто-то делился с вами. Смысл, да? Наверное, поэтому сюда редка, но все же возвращается Джей. Правда, вряд ли он сам себе в этом признается.
На экране мелькают сцены анонса, но Ли уже едва замечает их, оборачиваясь так, чтобы заглянуть в глаза Гнева, со всей серьезностью и упрямством:
- Если тебе будет одиноко и захочется поговорить, или вытворить любую глупость, или просто выпить с кем-то чаю, да мало ли чего еще, приходи ко мне, слышишь? И, обещаю, уговаривать меня точно ни на что не придется. И да, вы, воплощения, тоже те еще сумасшедшие. В будке. Только вот будка ваша - весь мир. И знаешь что? - обнимая вдруг Рыжего крепко, утыкаясь в него, Ли рассмеялась и выдохнула, словно делясь откровением, тайной, доступной только детям, маленьким и не очень девочкам, рыжим непоседливым ведьмочкам, которые прячут в шкафу волшебную метлу, - Это классно. И вы сами классные. И ты тоже, особенно, когда улыбаешься.
Ага, дивное признание от тринадцатилетней девчонки. Что-то немножко про "влюбленность", а, на самом деле куда больше про восхищение. То самое восхищение, с которым можно простить объекту и серьезность, и слабости, и неудачи, и что-то на самом деле от не детского совершенно принятия, с которым любят братьев и сестер, свою семью и близких. Что бы он, рыжий, как, впрочем, и Ледяной, ни думали себе там, для нее они уже семья, пусть даже нет в этом ни малейшей логики. И с этим проще просто смириться.
- Дальше, или отнесешь меня на кухню, и я приготовлю тосты? А, может, рыбные палочки?