Вытаскивая буквально за собой за руку через врата Ненависть в прохладу окрашенного клонящимся к закату солнца вечер, Джей невольно на секунду прикрыл глаза, вдыхая прохладный, кажущийся на контрасте с гарью чистым, воздух, как глотком воды после иссушающей пустыни. Усталость сказывалась. Хотелось сесть где-нибудь, хоть на траве, хоть прямо на землю, и просто дышать, восстанавливая внутреннее равновесие, осознавая произошедшее. Нельзя. Пока в его руке доверчивым, непривычным теплом лежит чужая ладонь, а внезапное чувство ответственности за судьбу... Кого? Почему-то хочется сказать "брата"... Одновременно становится лишним грузом, но и, кажется, придает сил.
И, может быть, приводить его сюда, в этот небольшой дом в маленьком, мирном городке, было не лучшей идеей, но, сказать по правде, другие были не лучше: ни собственная квартира, маленькая и тесноватая в шумном портовом городе, ни тем более, его Чертог, обитель холода и льда, не казались подходящим местом для знакомства с этим миром, не внушали желания там оказаться прямо сейчас.
- Идем, - потянуть за собой дальше, на крыльцо, к дверям. Машинально отмечая уже начинающие прорастать в горшках на подоконнике цветы и поднимая руку, чтобы нащупать пальцами под козырьком ключ, металлической, чуть влажной от конденсата тяжестью падающий в ладонь, почти успокаивающе, стирая часть сомнений, словно забирая на себя часть усталости осознанием того, что хотя бы ненадолго под этой крышей можно будет перевести дух.
Щелчок, поворот в замке и дверь услужливо впускает неожиданных гостей в полумрак коридора, заполненного такими простыми и уютными мелочами - зонтиками, сухими цветами на стенах, тапочками, аккуратно сложенными в углу. Выключатель сухо отзывается на клавишу, и под потолком зажигается витражная лампа, наполняя помещение мягким светом, и Ледяной невольно задерживает на ней взгляд - цветные блики, пляшущие от света, так живо порой напоминают чувства, яркий, живой спектр сил и энергий, переплетающихся в этом мире, что невозможно об этом не задумываться каждый раз и - невольно, не улыбаться.
- Разувайся, - переводя взгляд на ноги, свои и Ненависти, Джей со вздохом подает пример, наступая носками на пятки, снимая обувь и отставляя ее к стене. Каким бы гостеприимным ни был этот дом, приносить в него грязь было последним делом, даже если его хозяйка ничего на это не скажет. Просто - так правильно, особенно, когда и так неправильно приходить без приглашения.
Осознание того, скольким вещам парню придется еще научиться, даже оглушает вдруг, и Джей невольно останавливает на зеленоволосом взгляд, испытывая желание попросить помощи хоть у кого-нибудь, кто лучше него самого разбирается в таких вещах, как обучение по сути почти что ребенка тому, как жить в этом мире, как вести себя в доме, на улице, среди людей и себе подобных, тому, что правильно, а что нет, тому, что такое дом, что такое человеческая еда, и что такое "еда", если говорить об энергии. Сколько придется рассказать, показать, объяснить? Что такое воплощения, что такое он сам, что такое Чертоги, земля, врата, кажется чуть ли не от начала начал. Они все уже давно прошли этот путь, они все настолько "стары", что многое стало не то что привычным, приевшимся даже, и мир потерял для них новизну. И мысль о том, что для кого-то им подобного все эти открытия, плохие, хорошие, радостные, болезненные, шокирующие и восхищающие еще только предстоят, вгоняет в секундный ступор. Все равно что вернуться назад во времени, вспомнить себя самого, саму, с трудом осознающую, что такое материальная оболочка, что такое, мир вокруг и как с ним вообще взаимодействовать, кто такие все остальные. Жутко и в то же время тянет помочь, подсказать, хотя бы побыть рядом, пока еще может быть нужно как-то подстраховать. Всю жизнь держаться в стороне, чувствовать себя лишней, никогда не вмешиваться, лишь наблюдая за тем, как живут остальные, и делать робкие шаги самой, не понимая, словно на ощупь... А теперь, словно насмехающееся Мироздание толкает в спину, заставляя сделать шаг вперед, к "уникальной" возможности почувствовать себя... Кем? "Старшим братом", - звонкий голос раздается эхом из прошлого, и напряжение хотя бы немного, но отпускает, и Ледяной улыбается против воли с легкой усмешкой. Жизнь - полная сюрпризов штука.

Вода в чайнике греется медленно, быстро ее было бы только остудить, но на то, чтобы найти чай времени уходит явно меньше. Руки все еще подрагивают, а движения отдаются болью, но и она постепенно стихает за привычными движениями. Здесь не до чайных церемоний - всего-то поставить две кружки на стол, пододвинуть на середину коробку, не имея ни малейшего понятия, что внутри. Печенье, и, разумеется, с шоколадом. И это открытие тоже вызывает улыбку и успокаивает, помогает обрести равновесие, как что-то привычное, почти что неизменное, как что-то уютное, пусть в душе и скребется чувство неуверенности, неправомерности их присутствия под этой гостеприимной крышей, но и оно - тоже привычно.
Сесть на стул и только в этот момент ощутить, что с трудом все это время держался на ногах, погреть о чашку совершенно заледеневшие уже, казалось, руки - не особо осмысленный жест, от него, скорее, холоднее становится чай, и кивнуть Ненависти, прежде чем сделать глоток:
- Угощайся... - не то чтобы он распоряжался здесь как у себя дома, и, быть может, стоило бы дождаться хозяйку, но во всем случившемся, хотелось ухватиться хотя бы за что-то, да и просто, банально, хотелось пить так, словно в горле был один песок - странное для воплощения чувство, мало общего имеющего с реальностью, а извиняться за вторжение можно будет после. После того, как, например, будет пойман, наконец и озвучен самый, быть может, странный на сию минуту вопрос:
- Как тебя называть? - сомневаясь, стоит ли обращаться к парню "Ненависть", интуитивно чувствуя в этом что-то неправильное, но не уверенный, что тот сможет ответить, Джей все же решил, что дать определиться самому, предложить хотя бы, будет лучше.
[icon]http://sd.uploads.ru/DxfA7.jpg[/icon]

На несколько секунд на этой кухне становится так тихо, что кажется, слышно, как работают вставленные в розетку электрические приборы на, кажется что прирученной людьми энергии молний, как движутся стрелки, бегут по циферблату. Тишина на несколько секунд, пока, глотая горячий чай, грея о чашку совершенно заледеневшие, кажется, руки, Джей обдумывает сказанное и услышанное. Нет, все вовсе не так просто, как хотелось бы, и нет, он далеко не из тех, кто знает ответы на все вопросы и не всякий паззл жизни может собрать легко и непринужденно.
Элементаль. Существо, стихия, сила, что с его ли помощью, сама ли по себе - не разобрать, обрела собственный разум, сознание, личность. Тот, кто должен был раствориться сам или быть убитым, тот, кому вообще не нужно было, кажется, появляться на свет... А не нужно ли было? Что случилось, то случилось. Его собственное появление, палача из пустоты, а не воплощения даже, рождение его собственного серебра из искр и угасающего пламени умерших звезд, - тоже тот еще парадокс, которого никто не ждал, как, впрочем, и рождения Вселенной. Наверное, останься энергия просто энергией, дикой беснующейся, ничейной стихией, все бы закончилось совершенно иначе. Холодное и безжалостное лезвие обнулило бы ее существование легко и непринужденно, как делало это уже не раз и не два, канули бы в пустоту золотистые молнии, падая, проваливаясь словно в бездонный колодец, с которого сняли крышку только для того, чтобы снова закрыть. Не было бы в сущности даже этого нелепого в какой-то мере сражения, вот только было ли бы это честно? Гроза была красивой. Той красотой, которой красивым бывает шторм на море и извержение вулкана, той красотой, с которой трещины, змеясь выгрызают себе путь на поверхность в землетрясении, безжалостностью бури и снежной лавины. Природа, стихия, даже в самых разрушительных своих проявлениях бывает прекрасной.
Чай и тишина. Это даже не раздумья. Чертить бесконечные схемы и графики, высчитывать формулы, строить планы на обрывающуюся где-то предательски за поворотом бесконечность - отнюдь не его любимое занятие. А тому, что уже родилось, с его ли помощью или без, отныне положено быть, отныне положено жить. Нет, квохтать и хлопотать за новорожденного он, конечно, едва ли будет, и за руку за собой сильно далеко не поведет. Это нахохленное, едва оперившимся птенцом смотрящееся дитя вовсе не кажется беспомощным младенцем, да и он, Ледяной, отнюдь не наивен, чтобы строить себе иллюзии о том, что такое на самом деле ненависть и какой разрушительной и опасной силой может она быть. Чашка с чаем. Пальцы сжимаются на секунду крепко, до побелевших костяшек, болью, яркой, но короткой злостью, воспоминаниями о том, как рад был бы сломать и, кажется, не однажды, оригинальному воплощению шею. Справедливость - ведь тоже отнюдь не такое уж и светлое чувство на самом-то деле. Он тот, кто вполне умеет убивать, и кто делал этот не раз и не два. Даром, что никто не знает, как это на самом деле. Но не место сейчас для этого и не время. И, как там говорят люди? Дети не в ответе за грехи своих родителей? Что ж, этот - вроде как и не ребенок, да и Ненависть, настоящее воплощение, тут едва ли папа. Но суть от этого не меняется: отвечать каждый будет лишь за свои собственные дела, поступки и ошибки.
- Дилан, значит. Хорошо, - кивнуть, принимая право парня на самоопределение, замечая и опасный, плохо еще контролируемый прилив энергии, и почти что угрозу, но на деле не больше, чем констатацию факта. Что же, иного он особо и не ждал. А, впрочем, надо было отдать ему должное, для только что появившегося на свет, этот элементаль еще очень и очень неплохо справлялся, не устраивал истерики, и нет, слезы здесь не при чем и не в счет, не вставал в гордую и независимую позу, и, кажется, осознавал прекрасно свое положение.
- Меня можешь называть по имени. Джей, - представиться самому, тем именем, которым дорожил, и которое было ему привычнее и много приятнее слышать, нежели "судья" и "палач", да и, признаться честно, чем собственно "Справедливость", даром, что обычно Ледяной не тратил время на поправки и споры.
- Ненависть - сильное и опасное, часто разрушительное чувство, Дилан, - нет, он не собирался пускаться сейчас в долгие объяснения и рассказывать этому элементалю прописные, казалось бы истины о его собственной стихии. Зачем? Каждый так или иначе выбирает в итоге собственный путь, но кое-что сказать и обозначить все-таки стоило сейчас и здесь, - Но даже оно может быть разным. У любого чувства можно найти как минимум две стороны и грани. И ненависть часто становится еще и очень мощным стимулом, движущей силой, способной заставить бороться даже там, где, кажется, что уже все потеряно. Можно ненавидеть врага и противника, можно ненавидеть препятствия на своем пути, можно ненавидеть себя, и тогда она становится чувством близким к такому понятию как совесть... А она, должен сказать, впрочем, весьма не безобидная тоже особа. Можно ненавидеть тех, кто встает у тебя на пути, сметая их, а можно и тех, кто эти пути ломает для всех. Ты - не просто стихия, ты уже личность, и, также как ты выбираешь сам себе имя, ты выбираешь и все остальное, каким и кем тебе быть.
Неотъемлемое право каждого из них - выбрать себе дорогу, и такое же неотъемлемое право каждого - вставать поперек дороги другим. Что же, семья воплощений - далеко не та вечно дружная компания, в которой все собираются за общим столом, решают вместе какие-то проблемы, делятся мыслями и эмоциями. Нет, увы, они не люди, и, кажется, местами, хорошо если просто друг другу чужие, а не смертельные враги.
- И да, ты прав, есть тот, кто сильнее и много старше тебя. Воплощение Ненависти, - в голосе прорезаются стальные ноты, и Джей даже не пытается их скрывать, - Но это не значит, что ты не имеешь права на жизнь, раз уж ты здесь, и на свой собственный путь. Он выбрал свой и продолжает выбирать, приумножил изрядно свою силу в этом мире, наломал не мало дров, не считаясь ни с кем и ни с чем. Мы, воплощения, каждый, увы, не ангелы. Мы живем, мы все совершаем ошибки, но каждый так или иначе нужен этому миру, и порой нужна даже боль, потому что она напоминает о том, что мы все еще живы, и еще есть за что и для чего бороться. И всему, что уже существует, в этом мире так или иначе находится какое-то свое место. Твоя энергия очень чистая еще, очень яркая, она уже вплетается в общий узор, но только от тебя зависит, какой она станет, и что принесет с собой.
Чай, точнее то, что от него осталось, уже успел остыть, и Ледяной допивает его залпом, ставя кружку на стол, задумчиво глядя на элементаля и все же улыбаясь, словно стряхивая внезапно навалившуюся грузом серьезность.
- Как бы то ни было, попробуй поверить мне на слово. Жизнь - в принципе довольно хорошая штука, даже если иногда кажется, что против тебя весь мир, и ты не нужен ровным счетом никому. Даже если кажется, что единственное, что ты можешь - это разрушать, это не так. Мне это понимание далось не сразу, а у тебя - все впереди. От ошибок тебя никто не застрахует, и, сказать откровенно, помогать у нас мало кто друг другу стремится, но по крайней мере по началу эта помощь тебе будет нужна. И ты можешь на нее рассчитывать по крайней мере от меня, раз уж так случилось. Я судья и палач, - не подавиться этими словами, произнести их вслух, расставляя здесь и сейчас точки над i, - я стараюсь оберегать этот мир, чтобы не дать ему совсем развалиться на части, когда каждый стремится оторвать от него кусок пожирнее, и я не то чтобы хорошо умею объяснять или что-то рассказывать, но тебе и не нужна нянька. Тебе сейчас нужнее крыша над головой и кто-то кто, если что, подскажет, как в этом постоянно меняющемся мире среди людей жить.
Элементарные, в сущности, вещи. Пусть им не нужна человеческая пища, и даже эта кружка выпитого чая - не больше, чем попытка успокоить себя терпким, знакомым вкусом, как и вся остальная, в сущности, еда - лишь одна из граней почти человеческой жизни, способ ощутить себя причастным, испытать что-то иное кроме собственной эмоции и силы, но крыша над головой нужна каждому. Место, куда можно придти, угол, в котором почувствуешь себя если не дома, то хотя бы в относительной безопасности. Место, которое назовешь своим, даже если это будет хотя бы временная, но точка на пространственной карте, как хоть какая-то опора.
- У хозяйки этого дома, насколько мне известно, еще есть квартира здесь неподалеку. Думаю, она не будет против твоего присутствия там. Только постарайся, пожалуйста, держать себя в руках. Она - человек, хоть и знает о нас очень многое.
[icon]http://sd.uploads.ru/DxfA7.jpg[/icon]

Несколько секунд Джей внимательно смотрел на элементаля в ответ на его тираду, а потом рассмеялся, тихо, но как-то при этом не особенно весело, словно встряхиваясь, отгоняя задумчивость и цепкие лапы подступающего холода. Меланхолии здесь пока что еще не место, с ней можно будет разбираться и потом. Что ж, этот парень схватывал неплохо, даром что местами ставил все с ног на голову, и за это одно ему спасибо. Объяснять, да и в принципе много разговаривать и рассказывать - не его, Ледяного, большую часть времени молча стоящего в стороне от всех и каждого, стихия. Но куда деваться, справшивается? Умеешь, не умеешь, жизнь не спрашивает, у нее свои требования и свои планы, на всех и каждого, и далеко не всегда и не все они безобидны.
- Обычно я еще более зануден, не поверишь. И да, меня, собственно, как правило никто и не терпит, - ответить перемешанной с иронией насмешкой, похожей на горсть снежной крупы. Забавно. И почти что весело. Свое занудство, привычку рассуждать вслух, разговаривать словно отчасти самому с собой, Джей знал за собой хорошо. Привычку говорить и размышлять одновременно, словно выводить формулу для самого себя в поисках ответов. Но да, мир редко настроен ждать, пока кто-то соберется с мыслями. Ему наплевать, готов ли у тебя ответ и решение всех проблем, ее не поставить на паузу, а жаль.
- И да, ты все понял правильно. Почти. Если коротко, и, как ты говоришь, без красивых слов, то я не знаю, что с тобой делать. Не каждый день мне доводится находить в чистом поле элементаль, - прямо так прямо, отбрасывая мишуру из слов, больше похожих даже для себя самого местами на проповедь. Спокойно и рассудительно здесь не получится? Наверное, впрочем, действительно и не надо, обойдутся без церемоний, - Ты - ненависть, и да, мир погряз во многом в этом чувстве, воплощению которого я, наверное, сломал бы шею без сожалений в порыве злости, если бы не одно обещание и не та сторона меня, которая говорит о том, что каждому в этом мире находится свое место, и каждый для чего-то нужен. И, говоря тебе о том, что даже ненависть может быть разной, я больше уговариваю самого себя в том, что ты не обязательно станешь тем, кого мне будет очень хотеться стереть из этой реальности бесследно. Так что да, я буду тебе помогать, но ровно до той поры, пока мне не придется пожалеть о том, что ты вообще существуешь. Я не святой, клясться в том, что такого никогда не случится, не буду, но надеяться, что до этого никогда не дойдет, мне не мешает. Мне больше нравится думать, что у тебя есть голова на плечах и не только для того, чтобы говорить или в нее есть.
Нет, это была не угроза, простая констатация факта, приправленная искрами все еще не погасшей до конца злости, отголоском из прошлого, просыпающимся почти каждый раз, когда отступают в тень спокойствие и уравновешенность. Помогать? Да, он готов помогать всем и каждому, пока есть еще хоть малый шанс того, что "пациент" не безнадежен, пока еще есть хоть призрачная возможность достучаться и хоть что-то донести. Но и помощь может быть разной.
- А, считай я тебя котенком или щенком, посадил бы у себя в Чертоге, где-нибудь в ледниках, или в пустой квартире, или сдал бы с рук на руки Ненависти, и пусть бы он с тобой разбирался. Но ты - личность, уж это, поверь, я могу заметить, и именно поэтому я привел тебя сюда, к человеку, которому я доверяю, и которую буду просить тебе помочь устроиться в этом мире, чтобы ты сам, именно как личность, а не чья-то игрушка, смог бы решать за себя дальше. Не нравится - держать тебя силой никто не будет, но пользуйся возможностью, пока предлагают. Без хоть какой-то опоры трудно. Без хоть чьего-то плеча рядом - паршиво.
Честно, откровенно и прямо. Личность? Да, кому как не ему было знать разницу между функцией и личностью, между тем, чтобы стремиться к разрушению, исполняя собственное предназначение и тем, чтобы осознавать себя как что-то живое, мыслящее, способное чувствовать и сопротивляться слепому велению сути. Этот парень перед ним, потерявшийся осколок чужой силы, пропитавшей своим хищным золотом этот мир, уже был личностью, задававшейся сотней вопросов, судорожно пытающейся найти себе в нем место, понять, кто он и зачем здесь. Не самый простой путь, но каждый из них когда-то начинал именно с этого. Каждый сам набивал себе на этом пути ссадины и шишки. Что поделать, жизнь - не гладкое вылизанное и покрытое новеньким асфальтом шоссе, жизнь - это каменистая горная дорога, с пропастью по обе стороны и завалами поперек, у каждого - своя.
Вопрос Дилана отзывается почти что эхом, заставляет подняться на ноги, поставить в раковину чашку, на несколько секунд перевести взгляд на окно, отгоняя воспоминания, о такой же вот, только наполненной ночной темнотой кухне, о срывающемся голосе брата, о черноте Нижнего Предела, о ярком и хищном золоте, разрывающем когтями алое пламя. Может быть, однажды и погаснут они в памяти, перестанут обжигать словно каленым железом подступающей к горлу злости, унять которую, укротить, получается лишь жестким контролем и арктическим почти что холодом. Мог бы ненавидеть - ненавидел бы. А так, получалось только злиться. Вдох. Медленный выдох. Снять очки, положить на подоконник, обернутся, всмотреться внимательно, словно впервые в переливающиеся оттенки чужой сути, дрожащие от напряжения, тянущиеся нитями во все стороны, словно трепыхающийся, запутавшийся в собственной паутине паук. Каково это - чувствовать весь мир, когда психика не способна еще этого принять? Каково это, когда твоей силы так много? Первое он еще помнил, ярко и остро, словно вчера. Как ярко, и пронзительно четко ощущается порой каждое движение и каждое стремление, как люди и воплощения растаскивают реальность на части, как это, слышать их всех и чувствовать. Никакое сознание долго так не протянет - сойдет с ума от какофонии и яркости, а они все же живые... Оперевшись одной рукой о подоконник, Джей, делая над собой усилие чтобы успокоиться, потянулся к этой энергии, приглаживая слегка топорщащиеся иглы, подправляя и приглушая эту чувствительность. Да, сродни тому, как он ограничивал порой способности воплощений, чтобы не наломали очередную поленницу дров, но все же - немного иначе, смягчая извне, не ограничивая изнутри. Баланс? Да, это тоже своего рода баланс.
- У твоего золота немного другой оттенок, чем у него, - добавляя в энергию элементаля немного своего серебра, вплетая его, но не поводком и не сетью, способными пленить или удержать, а горстью свободных, отрезвляющих немного искр, помогающих обрести равновесие хотя бы немного. Зерна порядка в море хаоса, выращивать которые или нет - уже не его решение. Не принуждением, но подарком, от которого всегда можно отказаться.
- Его золото, когда я не контролирую себя и не напоминаю себе о том, что даже такой, какой он есть, все еще важен моему брату, и, что даже у него есть шанс измениться, вызывает у меня почти что отвращение и непонимание, даже тогда, когда я признаю красоту его стихии. Я не знаю, что тебе рассказать... Кроме того, что он может быть разным, хотя чаще всего ухитряется быть редкостным мудаком, не способным вовремя остановиться, да, сказать по правде, я не уверен, что он вообще к этому "остановиться" стремился хоть когда-нибудь. Когда его жертвы, его экспериментов, его лжи, насилия или жестокости ненавидят его, он подпитывается этим, той ненавистью, которую разводит среди людей и среди нас, воплощений. Все мы так или иначе питаемся энергией своих эмоций, вот только некоторым всегда мало, и это сродни наркомании. Поиздеваться над слабыми, посмотреть, как они будут корчиться и ненавидеть бессильно, над сильными, которые протянут дольше - он в свое время был мастер, и к людям относился соответственно. К остальным воплощениям местами тоже. Но я еще помню, что и ему не чуждо было хорошее, хоть это и было очень и очень давно. Впрочем, многие из нас эгоисты, и лечится это с трудом и не у всех. И едва ли не каждый второй стремится к тому, чтобы его энергии в мире стало как можно больше. Быть сильнее, в идеале - сильнее всех, - усмешка на этих словах выходит не доброй и какой-то усталой, - Я наблюдаю за этим тысячелетиями, и до сих пор не могу понять, какая такая негласная религия не дает воплощениям понять, что их бы энтузиазм, да в мирных бы целях. Но многие до сих пор воспринимают этот мир как кормушку или песочницу, в которой разбросаны куклы, которых и сломать не жалко. Ненависть - один из таких. А ненавидеть же, как ты понимаешь, у людей получается очень легко, с его ли участием или без оного, так что сил у него много. А вот, научится ли он когда-нибудь дружить с головой, я не знаю. Да, даже такой как он здесь нужен так или иначе, пусть я и не всегда могу объяснить, зачем, и назвать его беспросветной мразью я не могу, даже если бывали моменты, когда мне хотелось утопить его в зеркале его собственных деяний и посмотреть, каково ему будет испытать на собственной шкуре все то, что он сотворил с другими.
Держать бы себя в руках, но удается это с трудом, и по подоконнику ползет от стиснутых пальцев изморозь, щетинится иглами инея, безотчетно, не угрозой, но плохо контролируемыми эмоциями. Не самая лучшая для разговора за чашкой чая, не самые добрые в голову приходят мысли. Семья воплощений - тот еще змеиный клубок, заплевавший все вокруг себя ядом, и вытаскивать из этого клубка хорошее получается разве что за шкирку и зачастую с огромным трудом. Не падать в это месиво самому - труд не меньший, когда каждый день, каждый час приходится напоминать себе о том, что насилие только приумножает насилие, что грызться подобно стае волков - не выход, напоминать себе смотреть не вниз, не под ноги, в хлюпающую грязь, но и не вверх, на небо, в котором ничего нет, но перед собой, чтобы видеть и то и другое.
- Как бы то ни было, это - мое личное отношение. Кто-то с тем же успехом скажет тебе, что я сам - не меньшая, а то и большая тварь, холодная, расчетливая, жестокая и равнодушная. И в чем-то, наверное, будет прав. Я, по природе своей не меньшее зло, если не большее, и когда-то очень и очень давно я пришел, чтобы уничтожить все и всех. Найдется немало тех, кто назовет меня убийцей, и это тоже будет правдой. Вот только я не получаю ни малейшего удовольствия от того, что мне приходится обрывать чью-то жизнь. Потому что жизнь, чья бы она ни была, - высшая ценность. И не важно, воплощения ли, человека или элементаля, который сейчас сидит передо мной. Каждый, кто живет, чувствует боль, страх, во что-то верит, на что-то надеется. Каждый хочет жить, даже если находятся и исключения, - исключения, да. Горько от этого так, что приходится перевести дыхание, смахивая с подоконника снежную пыль, - И это то, что многие, в том числе и Ненависть понимают с трудом или не понимают вовсе, ставя себя выше всех остальных, не задумываясь даже на секунду о том, каково это - быть жертвой. Да, я сам не ангел, на моих руках более чем достаточно крови. Но, черт, знал бы ты, как меня злит каждый раз стремление некоторых насосаться энергии как клещ крови, и нежелание думать ровным счетом ни о чем. Они говорят о том, что люди - мерзость, но не замечают, что сами ничуть не лучше худших из них.
Вдох. Выдох. Медленно. Словно отголоски сражения все еще не дают успокоиться. Когда его так прорывало в последний раз в такую вот откровенность? А, впрочем, когда хоть кто-то интересовался на самом деле его мнением?
- Извини, меня заносит... Я не привык разговаривать на такие темы, обычно некому слушать, - взять себя в руки удается не сразу, на это уходит несколько секунд, - Но я не настолько бесчувственное бревно, каким большинство меня считает. И есть вещи, которые выводят из себя даже такого, как я. Говоря проще, среди воплощений попадаются как откровенные садисты, так и альтруисты до мозга костей, что не удивительно, у нас у всех так или иначе разная природа. Но мы живем очень долго, и кое-кто научился думать и чувствовать как полноценная взрослая личность, что видит дальше собственного носа, а кто-то так и остался на уровне ребенка со своим вечным "хочу и точка". Но мне в целом нравится этот мир. Нравятся люди. И, пусть я не понимаю и половины того, что творит семья, я стараюсь принять и их тоже.
В какой-то момент становится все равно даже, что элементаль будет теперь про него думать. И так хватает уже тех, кто считает его то палачом и убийцей, отмороженным на всю голову, как и тех, кому его идеализм пополам с альтруизмом, с желанием заступаться за других, костью стоит поперек горла. Пусть думает что угодно, лгать он за тысячелетнюю жизнь не научился также, как не научился и ненавидеть.
- Что же до тебя... Если бы я не почувствовал в тебе личность, мы бы сейчас не разговаривали. Но ты есть, и я буду пытаться понять и тебя тоже. Только не рассчитывай на телепатию, у меня ее нет. Если что нужно - говори вслух, я мысли не читаю. Энергии у тебя много, но старайся не тянуть ее сразу отовсюду, иначе будешь слышать всех и каждого, с ума сойдешь. Сосредотачивайся на чем-то одном, самом ярком. Потом привыкнешь выделять основное и самое важное. По началу оно правда не просто, я, когда впервые оказался в этом мире, вообще ничего почти кроме боли не чувствовал. Что-то я покажу тебе, как воплощение, если захочешь, а захочешь больше узнать о том, как живут люди, тебе гораздо лучше меня подскажет и покажет Ли.[icon]http://sd.uploads.ru/DxfA7.jpg[/icon]

Ощущение присутствия приходит с запозданием, врывается вихрем, громким голосом, всплеском эмоций всех цветов радуги, словно и не изменилось ничего за эти 20 лет, словно и не повзрослела совсем девочка, не рассталась с цветными фломастерами и яркими стеклышками и бисером в самодельных браслетах, словно и не прикоснулись к ней совершенно взрослые заботы и проблемы, даром, что и близко этого не было. И, казалось, энергии в ней все также, как и раньше - на троих, а то и больше, и захлебнуться в этом ярком водовороте слов, взглядов, резких движений, решительных и бездонных в своей искренности порывах - совершенно невозможно. Это - Ли, девочка, которая никогда не делила мир на воплощений и людей, сразу, с порога принимая и его, и всех остальных такими, какие они есть. До нее, до ее чистоты и принятия, тянуться и тянуться, до ее видения мира, до ее искрящейся веры ему самому далеко-далеко. До нее, способной одним своим присутствием, кажется, заставить улыбаться любого, отрицающей темноту и черноту как класс, относящейся к ней, и ко всему тому, что омрачает жизнь просто как к налету грязи, оттерев которую, можно найти бриллиант.
Да, это был именно нее дом, в котором он и сам не раз находил если не утешение, то поддержку, в котором можно было хоть на пару часов забыть обо всем, о том, что было и чего никогда не было. Ее улыбка, громкий смех, ее умение во всем найти хорошее, что бы ни происходило, ее бесцеремонность и беспечность не раз и не два вытягивали его самого с того дна, в котором, казалось, не находилось ни малейшего просвета, когда казалось, что нечего и не за что бороться. Девочка, знавшая об устройстве мира, о воплощениях, даже о нем самом так много, и все равно не теряющая своего оптимизма. Как много она понимала, как многое умела видеть? Порой Ледяному казалось, что гораздо больше, чем отпущено даже им самим, воплощенным.
Перед ней всегда, до сих пор все еще неловко, и, кажется, одного ее слова, а, скорее, сразу с полсотни, обрушивающихся водопадом, до сих пор становится стыдно и в то же время хочется рассмеяться почти что с облегчением. Ну кто еще, спрашивается, без зазрения совести будет распекать тебя на все корки, попутно подливая чай, бить подушкой и обнимать в следующую секунду, тормошить всеми силами, отгоняя меланхолию, свою и чужую с решительностью амазонки на тропе войны, и в то же время легко и чутко определять любое настроение, словно читая его в открытой книге. Нет, она так и не стала медиумом, но, казалось, ей это было и не нужно вовсе, чтобы одним своим присутствием делать все вокруг ярче.
Неловко и в этот раз. В самом деле, если вдуматься, не его, Дилана вина и не его дело до того, что там было у кого и с кем. Не его вина, и не его проблема, что за очень долгую жизнь воплощения давно перестали понимать друг друга, а доверять, кажется, и вовсе не научились. Дети не должны отвечать за грехи своих родителей, особенно, если к их рождению и отношения то, можно сказать, никакого не имеют. Кем он станет, это парень, когда немного освоится? Зачем ему, только что появившемуся на свет все их, зажившихся, грехи и проблемы? Какое ему дело до негласной не то войны, не то семейной свары, до равновесия и гармонии? Он, в сущности, еще ведь ребенок, не зря же Ли сравнила его с собой. Потянуло извиниться, в очередной раз, да только разве тут хоть слово вставишь?
Ли продолжает говорить, не собираясь, кажется, отпускать от себя только что встреченного элементаля ни на шаг, и в этом она вся. В этом восторге ко всему новому, к любому и каждому, в этом искреннем стремлении помочь и поддержать, кто бы это ни был. Продолжает, и Джей, не споря, только улыбаясь напряженно, потянулся было за очками, бросая последний пристальный взгляд на переливающиеся энергии, как рука замирает на полпути. Золото, яркое, почти что янтарное, солнечное золото краснеет, приобретает медный оттенок, отдается сдерживаемой болью, словно разъедающей изнутри. Энергии не схлестываются даже, золото сдается без боя, уступает, почти что задыхается под этой наступающей силой, и на несколько мгновений происходящее оглушает растерянностью и внезапным пониманием второго оттенка. Энергия ненависти переплавляющаяся, перетекающая в энергию любви - безумный и в то же время не такой уж и невозможный коктейль. Не зря же смертные говорят и повторяют каждый раз на все лады, что от любви до ненависти - один шаг, от ненависти до любви - зачастую тоже, да только случается это реже и редко заканчивается хорошо. Противоположные, полярные почти что, смертельно опасные друг для друга, и в то же время часто сосуществующие эмоции...
Не думать, не анализировать, потянуться к каплям серебра, вплетенным в чужое тело, в чужую энергию немногим ранее, заставить их вспыхнуть искрами, вплестись в получающийся узор, встать между золотом и красным, почти невидимой, тонкой, но прочной преградой, как водоразделом между двумя совершенно разными сущностями, не дать смешаться, поглотить одной другую, также, как делал это с самим собой порой, также, как вставал сам между братьями и сестрами, находя равновесие между их стихиями. Сложно, трудно а действовать нужно как можно быстрее. Влить еще своей энергии, аккуратнее насколько это только возможно, находя почти что на ощупь ту точку, в которой все три смогут сосуществовать хоть как-то, защищая... Ненависть, защищая это золото, уберегая его и поддерживая, насколько это возможно. Кто бы сказал в другой раз, что он станет подобное делать, поверил бы? Да, наверное. Не так уж важно на самом деле то, что он чувствует, и что думает, когда помощь действительно нужна, отвернуться, пройти мимо - неправильно и просто напросто не честно.
Голос, обращенный к нему на короткое мгновение доносится сквозь вату, и, последним штрихом серебра закрепляя результат, Джей заставляет себя вернуться в реальность. Перед глазами еще стоит муть и он все же возвращает очки на место. Хамит, значит? Ну и славно, в ответ на это хочется только усмехнуться, а потом рассмеяться на нелепость бы вопроса, да только не было бы так тревожно за этого почти что ребенка, которого, кажется, угораздило влюбиться. В человеческую девушку влюбиться. Не предполагал он такого, и предположить не смог бы. Но, кажется, поздно что-то менять.
- Она не моя девушка, она мой друг, и не ты, кажется, для нее можешь быть опасен, а она для тебя, - попросить бы Ли быть осторожнее, да разве уже это что-то изменит? - Но я привел тебя сюда именно потому, что я доверяю ей как никому из людей. И потому что тебе нужна помощь. Моя сила защищает ее вот уже двадцать с лишним лет, она вечно влипает в истории, и твое появление ее не пугает и не удивляет, как видишь. И, не имея ни малейшего представления о том, как тебя примут остальные воплощения, я привел тебя к ней. Потому что Ли не важно, кто мы есть, ей важно, можешь ли ты стать ей другом, ведь одному быть плохо. [icon]http://sd.uploads.ru/DxfA7.jpg[/icon]

Спокойствие и тишина в этом доме? Разговоры за чашкой чая? Ну да, конечно. Джей только усмехнулся собственным мыслям. Когда это Ли, этой рыжей бестии хватало на долго? Да и нужно ли это было в самом-то деле? Можно было, конечно, остановить ее наверное, провести с обоими "воспитательную" беседу, но стоит ли оно того? Стоит ли результат того, чтобы вмешиваться еще больше в жизнь, что переливается яркими и несдержанными красками, обретая постепенно весь спектр переливающихся эмоций, постепенно, не сразу, но все-таки находя свое место, расцветая искренним принятием и открытостью, беспечной, заводной и азартной, полыхающей согревающим костром с одной стороны, и - хрупким и сильным одновременно, только обретающим себя в полной мере желанием жить, чувствовать, открывать и познавать новое - с другой.
Может быть, и не на это рассчитывал он, приводя юного элементаля под эту крышу, во всяком случае, уж точно не на настолько бурную реакцию, и не на такой ворох одновременно вырастающих и отпадающих сами собой проблем. События последних нескольких часов сменяли друг друга почти что с головокружительной быстротой и непредсказуемостью костей, высыпанных из лотерейного мешка, и оставалось только гадать, бросив даже сами попытки предугадать, заглядывая в будущее, чем все это закончится. Для самого ли Дилана, этого парня, за которого он так или иначе нес теперь ответственность, даже если сам элементаль упрется рогом и скажет, что это не его, Ледяного дело, оставил в живых и ладно, на шее висеть камнем не станет. Гордый? Да, пожалуй, а еще независимый и упрямый. Такому нотации читать бессмысленно, разобьются как о стену, да и желания нет на самом деле никакого. Мальчишка, все еще мальчишка, не знающий в полной мере ни мира вокруг, ни собственной силы. А, впрочем, все они были такими когда-то. Каждый из них, воплощений, начинал когда-то с нуля, с самого начала, с познания самого себя, людей, вещей, взаимоотношений. Каждый спотыкался и падал, набивая себе свои собственные ошибки, путался и метался. И как же важно на самом деле было порой почувствовать в такие моменты не-одиночество, увидеть перед собой протянутую руку, за которую можно ухватиться, встать и пойти дальше. А здесь и сейчас Ли, эта упрямая человеческая девчонка, казалось, готова была протянуть элементалю Ненависти не то что руку, а весь мир на открытых ладонях, ни о чем не спрашивая, ничего не прося в ответ и ни о чем не жалея.
Эта девушка, эта девочка, принявшая всех их без разговоров, без оговорок, без требований и упреков, всегда его восхищала, и не переставала, казалось удивлять. Живое доказательство того, насколько нелепы в основе своей все их надуманные, притянутые за уши условности и различия, стеревшая своей легкой рукой небрежно все границы, словно пыль смахнувшая со стола и теперь рисующая на листе жизни свой яркий и цветной мир - вопреки и  - с неизменным, упрямством, достойным... Нет, не лучшего применения, но искреннего и неподдельного уважения.
Вспышка, перелив силы, голоса, в комнате. Что еще они там придумали? Ничего страшного, определенно. Слышится смех и ни капли угрозы, если не считать того, что натянутой струной, звонкой, грозящей вот-вот лопнуть, ощущается напряжение, столкновение полярных энергий, казалось, лишь благодаря вставшему между ними серебру, не вцепившихся еще в горло друг другу. Надолго ли хватит этого равновесия? Рухнет ли оно, обернется ли смертельной схваткой, или окрепнет, станет ответом на извечный вопрос о том, так ли уж противоположны ненависть и любовь.
Микроволновка нарушает писком мысли, отвлекает, заставляет вернуться в реальность. И Джей несколько секунд задумчиво смотрит на мигающее электронное табло прежде чем выйти с кухни в комнату. Врата, открытый портал посреди помещения отдает холодом, пронзительным, пробирающим до костей, но это именно врата, аккуратные, с золотистыми искрами молний по краям, по-своему красивые. "Быстро учится", - только и остается что улыбнуться, глядя на эту "работу" без снисхождения, но с нескрываемым удивлением. Впрочем, удивлением не сильным.
- Ли? - он обратился к девушке, собиравшей в этот момент наспех сумку, не глядя бросающей в нее всякие такие "необходимые" мелочи, и, казалось, ни мало не заботящейся о том, что видит парня, с которым отправляется куда-то, не известно куда, через магический портал, впервые, - Я останусь сегодня у тебя, если ты не против.
Чего в этой просьбе больше? Нежелания возвращаться к себе, будь то в Чертог или домой, в Нагасаки, или же искреннего беспокойства, нет, не за девушку, а, как ни странным могло это показаться, куда больше за элементаля? Джей и сам не смог бы сейчас ответить себе на этот вопрос.
- Зови, если понадоблюсь, что бы ни случилось.
Хотелось добавить ставшее уже почти что привычным "и давай без героизма на этот раз", до только бес толку ведь предупреждать, как бес толку и просить быть осторожнее, уж это он понял давно, как понял и то, что отговаривать ее - бесполезно. Прикосновение серебром к браслету на ее запястье, выходит мимолетным, почти что привычным, как и объятие, которым, кажется, и придушить было не долго. И Джей только кивает, подавая ей брошенную было на кресло сумку, почти что привычно ощущая себя рядом с ней как с младшей сестренкой.
- Иди, и постарайся не вляпаться куда-нибудь, ладно?
[icon]http://sd.uploads.ru/DxfA7.jpg[/icon]