mementō morī
Дата и время суток: Место действия: Погода: Участники: Предыдущий эпизод: Следующий эпизод: | Краткое описание: |
[AVA]https://forumstatic.ru/files/0019/b3/4d/33154.png[/AVA]
Style 1
Style 2
Style 3
Дорогие гости форума, у нас для вас очень важная новость. На ролевой - острая нехватка положительных персонажей! Поэтому таких мы примем с улыбкой и распростёртыми объятиями! Принесите нам ваши свет и тепло, а мы станем вашим новым домом.
What do you feel? |
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
Вы здесь » What do you feel? » Earth (Anno Domini) » [личный] "В лоне великих катастроф зреет страстное желание жить." ©
mementō morī
Дата и время суток: Место действия: Погода: Участники: Предыдущий эпизод: Следующий эпизод: | Краткое описание: |
[AVA]https://forumstatic.ru/files/0019/b3/4d/33154.png[/AVA]
Около полудня Анна приоткрыла дверь и заглянула в комнату доктора. Мужчина, лежавший на постели, производил впечатление спокойно спящего человека, но сердце девушки тревожно екнуло, и она поспешила подойти ближе, чтобы проверить пульс.
Рука была еще чуть теплой - по всей видимости, больной скончался незадолго до прихода монахини. Анна погладила спутавшиеся от пота волнистые волосы, и в это время заметила, что кожаный шнурок с маленьким зашитым мешочком, прежде находившийся на шее у доктора, теперь покоился у него на ладони. Поколебавшись, Анна взяла вещицу и надела себе через голову.
О первом случае заражения стало известно немногим более недели назад. Подцепил инфекцию девятилетний мальчик, Эрбер. Его отец, Юголен, славился мастерством изготовителя музыкальных инструментов не только в Тулузе, но и за ее пределами. Сына своего он считал лентяем и бездарем, регулярно отвешивая ему затрещины и тумаки и сетуя, что дура-жена, отшедшая в мир иной при родах, оставила ему такого никчемного наследника. Почувствовав недомогание, Эрбер сбежал из дома и направился к Анне (под этим именем жители Тулузы знали Надежду, последние несколько лет обретавшуюся в местной обители под видом монахини) - единственной, кому удалось заслужить его доверие. Диагноз доктора Паскаля, наиболее авторитетного специалиста в городе, к которому монахиня отвела мальчика, был неутешительный: черный мор, свирепая зараза, беспощадно косившая население одного поселения за другим. Температура у несчастного ребенка становилась все выше и выше, он начал бредить - то звал давно погибшую мать, то умолял отца не бить его и клялся, что заболел ненарочно. Два дня Анна провела возле мальчика, по мере скудных возможностей стараясь облегчить его страдания. Ее голос и прикосновения действовали на него лучше лекарств, и потому по большей части девушка пела ему или говорила что-нибудь утешительное. Он жался к ней и в редкие моменты, когда сознание его возвращалось в относительно адекватное состояние, заглядывал в глаза и просил обещать, что она его не оставит.
На исходе второго дня смерть забрала Эрбера. От доктора Паскаля Анна узнала, что отец мальчика бежал из города, как только услышал страшные новости. Так поступил не он один. Многие рванули прочь, подобно крысам, уносящим свои маленькие лапки с тонущего корабля. Были и те, кто остался - некоторые не решались бросить нажитое долгим трудом имущество, иные не видели смысла, резонно указывая на то, что бедствие может настигнуть их в любом месте, и уж лучше встретить его дома, в родных краях, нежели на чужбине. Кто-то целыми днями молился, надеясь таким образом избежать божественной кары, каковой, как они полагали, являлась обрушившаяся на Европу эпидемия. Кому-то больше по вкусу оказалась идея насладиться жизнью напоследок, получить максимум удовольствия, прежде чем грянет предрекаемый конец света. Кроме того, собирались группки искателей виновных или, за отсутствием оных, козлов отпущения. В городе, совсем недавно вполне мирном и благополучном, воцарился хаос, с которым было невозможно совладать.
Вокруг доктора Паскаля и Анны объединились наиболее здравомыслящая и небезразличная часть горожан. С трудом им все-таки удалось укротить панику, стремительно охватившую Тулузу. Число заболевших росло с ужасающей геоматерической прогрессией. Те, кто взял на себя ответственность заботиться о страдальцах, валились с ног от усталости, но из последних сил продолжали выполнять свое дело.
- Самое отвратительное, что все это бессмысленно, - говорил доктор Паскаль Анне, когда они ненадолго остались наедине. - Современная медицина не ведает, как противостоять этому проклятью. Хотел бы я верить, что все, что ни происходит, случается по воле Господа, а значит есть благо... Но я смотрю на весь этот кошмар и не понимаю, как Он мог это допустить. Зачем эти адские муки? Неужели люди это заслужили? Чем? Мы не безвинные агнцы, я знаю, бывает, наше поведение достойно порицания, но... Анна, Анна. Мне порой так страшно видеть вас посреди этого мрака. Или Фабиана. Он ведь еще совсем ребенок. Вы тоже очень молоды, но ваши глаза... Я всегда удивляюсь. В них видится не по годам много мудрости. Словно вы какое-то неземное существо. Такие глаза, мне кажется, должны быть у святых или у Богоматери. Знаете, я рад, что встретил вас. Что мы работаем с вами рука об руку. Но иногда мне так хочется вас уберечь, спрятать подальше от опасности. Я представляю, что это может случиться и с вами - и меня бросает в дрожь. Я бы очень не хотел хоронить вас. Что я такое говорю, простите меня. Что-то у меня все перед глазами плывет... - он опустился на стул. - Усталость, должно быть. Нужно поспать. Я ведь не мог?.. - Доктор схватил Анну за руку, заглядывая ей в глаза. - Анна, Анна... Почему мне так страшно? Я не чувствую себя взрослым мужчиной, я чувствую себя маленьким ребенком, как много лет назад, когда мать, покормив мою новорожденную сестренку, укладывала меня спать и рассказывала мне истории на ночь. Это у меня от нее. - Он достал из-под рубахи зашитый мешочек, висевший на кожаном шнурке. - Я никому не рассказываю, но почему-то мне кажется, что вам можно. Мои родители - евреи. Я принял крещение, когда мне было тринадцать, потому что мечтал стать доктором, а дядя, брат матери, говорил, что, если я хочу получить образование, мне будет легче, если я откажусь от родительской веры. Отец рвал и метал, когда услышал об этом. Сказал, мы больше не родня. Матушка пыталась его утихомирить, но бесполезно. Тогда она дала мне это. В мешочке зашит клочок бумаги, на котором она записала для меня Шма, главную еврейскую молитву. И я ушел. Сестренка плакала. Каждый раз, когда вижу плачущего ребенка, вспоминаю ее, и у меня сердце сжимается. Я не видел их с тех пор. Сомневался, что отец простил меня и боялся показаться ему на глаза. Не знаю, что теперь с ними. Я все время боюсь, что заболеет кто-то из них. Или что они попадут под погромы. Даже не знаю, что хуже. Что же происходит, Анна? Может, правы те, кто полагает, что наша жизнь и есть ад? Впрочем, не может быть, вы бы не могли там очутиться. Потрогайте мой лоб, есть у меня жар?
- Горячий, - упавшим голосом ответила Анна. Встав на цыпочки, она обняла доктора. - Не бойтесь. Вам нужно лечь.
- Хотел бы я быть несведущим и довериться вашим утешениям... Но мы с вами знаем: скорее всего, мне осталось всего ничего. Как же это я так оплошал? Я должен был помогать вам, и вот, брошу все на ваши хрупкие плечи. Впрочем, неправда, вы сильная. Но все равно. Фабиан будет вам поддержкой, он очень толковый ученик. Знаете, через несколько лет он должен держать экзамен. Как я надеюсь, что он доживет до этого. И как жаль, что я не застану, не смогу порадоваться. Он стал мне как родной. Ни у меня, ни у него ведь нет семьи. Как же это, теперь он будет совсем один. Анна, Анна, вы ведь позаботитесь о нем?
- Конечно. Но ложитесь же.
Она помогла ему снять верхнюю одежду и улечься поудобнее.
- Какая вы хорошая, Анна. Знаете, я хочу, чтобы, когда я умру, вы взяли это себе. - Он указал на мешочек. - Возьмете?
- Хорошо, если вы в этом уверены.
- Уверен. А теперь идите. Другим вы нужнее.
Прошло еще три дня. Анна помогала то тут, то там, дважды в день - утром и вечером, обязательно наведываясь навестить доктора. Ему становилось хуже, но, когда она приходила, он каждый раз улыбался и расспрашивал с участием о том, что происходило, давал советы. Накануне опять заговорил о своих родителях и о сестре. Потом попросил:
- А расскажите о вашей семье, Анна.
- У меня никого нет. - Девушка немного помолчала, потом добавила: - И вместе с тем все вы - все равно что моя семья.
- Но мы исчезаем как мотыльки, - пробормотал доктор. - Вы научились с этим жить, но иногда вам бывает очень грустно и ужасно одиноко. Я чувствую... Как вы это выдерживаете, Анна?
- Не беспокойтесь, дорогой доктор. Я рада, что познакомилась с вами. Вы прекрасный человек. И я уверена, что ваш отец больше не сердится на вас. И еще - что он всегда любил вас. Когда-нибудь вы еще встретитесь, и будете вместе петь песни, которые пели на вашу бар-мицву. Вы мне верите?
- Верю, милая Анна, верю.
Сказав это, он заснул, чтобы больше не проснуться.
[nick]Hope[/nick][icon]https://forumstatic.ru/files/0017/4a/e0/40552.jpg[/icon]
По всему городу вспухали кровоточащие, гноящиеся очаги болезни, словно бубоны на теле заражённых. Город выл, корчился в агонии и пытался вырваться из капкана, как пойманный зверь. Некоторые хищники отгрызают себе лапу, чтобы спастись. Возможно, изолировать всех, кто подхватил заразу, вместе с родственниками и каждым, кто с ними контактировал, запереть в их же домах и все эти дома сжечь было бы той самой конечностью, от которой надобно избавиться, чтобы спастись... Но разве кто-то здесь пойдёт на это? Ещё чего, побоятся принять на себя ответственность за такую жертву. А ведь, между тем, яснее ясного, что выхода нет, они обречены, а, если не отыщется кого-то достаточно самоотверженного, чтобы остаться в людской памяти и в анналах истории как человек, обрёкший сотни на смерть ради того, чтобы тысячи уцелели - чума станет бичом, что сокрушит всю страну, а то и понесётся дальше. Им не хватит костров для всех трупов, им не хватит рук, чтобы отволочь все тела в общие ямы... Люди вспыхивают и обращаются в ничто, подобно чёрным остовам спичек. Печальное зрелище. Ярость не питала ни малейшей симпатии к этим жалким тварям, но и не считала, что позволять им уходить вот так гнусно и грязно - правильно. Всё внутри протестовало, толкало её сделать хоть то немногое, что ей по плечу. Зачем? Они всё равно не оценят. Но... Иногда надо совершать поступки не ради благодарности, а из чувства ответственности и самоуважения. Чума - достойный враг, неуловимый, стремительный, ловкий и изворотливый. Она протягивает когти из теней, капли её яда сочатся из крысиных зубов, жаркое дыхание наполняет воздух, обжигая кожу лиц. Ярость не боялась столь могущественной противницы, она подхватила отраву уже трижды, но пламя, текущее в её венах, пламя истинной формы, истребило покусившуюся на организм дрянь. Но она видела, что чума вытворяет с остальными, и это вызывало у неё приступы лютого бешенства. Многие больные сопротивлялись истово, не желали погибать, некоторым на упрямстве и силе воли удавалось продержаться некоторый срок, изумляя окружающих и саму смерть, но в итоге сдавались и они. Да будут постыжены гордые? Так ведь смиренные страдают не реже... Ах, не имеет значения, кем ты являлся до события, ведь оно повергло ниц весь привычный общественный уклад, превратило его в набор пустых формальностей. И то, держишься ли ты крепко, с высоко поднятой головой, достойно принимая испытание, или ползаешь на брюхе в храме перед распятием или перед знахарками и тёмными колдунами, рассчитывая, что они выручат твою никчемную шкуру - тоже без разницы. Чума уравнивает всех в правах и каждому выдаёт по заслугам. Молитва и святая вода не отгонят, ангелы не заступятся.
Ярость скрежетнула зубами и сжала кулаки. Её слегка трясло от бессильной злости. Бессильной ли? Она подожгла ночью несколько чумных рвов. Эксперимента ради выжгла болезнь из первого попавшегося ей бедолаги. Получилось-то получилось, вот только, увы, такой метод лечения выжег что-то нужное в нём, и пациент скончался через полчаса после того, как выздоровел. Огонь Ярости сожрал его. Плохо! Значит, чума пока в выигрыше и торжествует! Каждое утро считать свежие трупы, наблюдать признаки заразы в тех, кто, как тебе казалось, продержится до последнего... Обидно. Ярости хотелось, как маленькой девочке, затопать ногами и прокричать, что она так не играет.
Она торопилась, но болезнь обгоняла. Менялось всё, даже небо набрякло и сочилось кислотой, заворачивалось в рваные серые облака, как в саваны. Люди утратили доверие друг другу, Ярость сама, своими глазами, наблюдала, как некогда влюблённые, или братья и сёстры, или родители и дети захлопывают двери перед близкими, словно те - жуткие потусторонние выходцы. Страшно подхватить эту поганую хворь, но ещё хуже - встретиться с ней в одиночестве, брошенными даже теми, кто был близок и прежде тянулся к тебе. Впрочем, люди - мастаки вонзать кинжалы в спины. Лжецы и предатели. Ярость скривилась - для них самих она бы и пальцем не шевельнула.
Улицы практически опустели. Ужас запер обывателей в плену стен. И не угадаешь, какой дом пока остаётся домом, а какой - уже склеп. Жизнь... Жизнь?! Издевательство это, а не жизнь. Затворники - трусы, а трусы сдохнут. Как крысы. Жизнь - это выйти и вдохнуть полной грудью фальшивый воздух, насыщенный злом. И улыбнуться. Чума заберёт где угодно, и нечего лебезить перед её голодной оскаленной мордой. Лучше уж врезать по ней со всего размаху... Но как подобраться к этой сволочи?! Поражённое, одержимое ею, будто демоном, тело можно пронзить, но испустит дух лишь оболочка, а чума расхохочется, невидимая. Решения нет. Вызвавший на дуэль такого оппонента никогда не победит.
Ярость шла, кутаясь в накидку с капюшоном, подволакивая ноги. Ей хотелось есть - странный эффект нынешнего тела заключался в том, что, нервничая, она всегда испытывала приступ голода. И неважно, что есть, главное - поскорее и побольше. Человеческой снеди. Это было внезапно, когда пришло впервые, Ярость не привыкла от такого зависеть.
Она постучалась в ближайший дом, не ожидая, что ей отворят. Поэтому вошла без приглашения. Обвела помещение взглядом "не Чертоги, но сойдёт, не стану придираться". И... Наконец обратила внимание на девицу, что здесь находилась. Занимательная особа! Весьма и весьма!
- Ой, кто это тут у нас? - насмешливо-снисходительно ухмыльнулась Ярость и прищурилась, разглядывая коллегу. - И под каким же ты нынче прикрытием на Земле ошиваешься? Монахиня? Лекарка? Странница-чудотворница? Далась тебе такая ерунда. Проваливай-ка обратно в Чертог, пока я не рассердилась. Ты лишняя. Обуза. Ясно, или разжевать? Ты травишь души обречённых, обманываешь их, ты сама - пустышка! Тобой они не защитятся. Ты уже наверняка поняла, как слаба. Скоро они отвергнут тебя. На что им уповать? На сокращение мук. Но это я могу им подарить, не ты!
Ярость, конечно, намекала на то, что всех убьёт раньше, чем они отправятся на тот свет в неприглядном, а то и, прямо сказать, тошнотворном виде, в который их корёжила чума. Она искренне полагала эту идею недурной. И её раздражало присутствие Надежды, потому что разносчица поддельного света не поборет эпидемию, и, цепляясь за неё, люди будут умирать в ненависти и разочаровании, ведь никакого волшебства не произошло, их не пощадили. Гнев не исправит ничего, если люди подчинятся ему - повсюду начнётся резня, здоровые примутся истово умерщвлять угрозу в виде заражённых, и от этого может выйти толк. Они выплеснут страх и ощущение обречённости в ослепительную вспышку бешенства. Из овец на заклании станут волками, угодившими в облаву. А на охотника стоит огрызаться, даже когда тебя расстреливают в упор! А что, если гнев подтолкнёт кого-нибудь из них на идею, как изготовить вакцину? Стойкость, борьба. Отрицание близкого финала. Не надеяться на то, что другой вытащит тебя из бездны в последний миг. Самому броситься в пекло и добраться до выхода по другую сторону кромешного Ада. Однако, если по-честному, Ярость не верила в людишек ни на грош, и она решительно готова была сию же минуту испепелить город дотла, до горсточек угольков, чтобы не пустить чуму дальше. Тогда ставки вырастут, а избежать утрат не удастся тем более. Она разберётся, и плевать, пусть тупые мешки с мясом и костями продолжают трепетать, заперевшись на все замки и засовы!
[icon]https://forumstatic.ru/files/0019/ab/95/61567.jpg[/icon]
[sign][/sign]
Из коридора донесся тихий звук шагов. Анна вышла навстречу Фабиану, не представляя, как лучше будет сообщить ему о случившемся. Самый младший среди помогавших доктору людей, мальчик не понаслышке знал, что такое терять близких. Его отца зарезали разбойники, мать скончалась спустя несколько месяцев, дав жизнь четвертому ребенку. Фабиану в ту пору было всего семь с половиной, его старшей сестре Габриэль - десять, младшему брату Жоффруа - пять. Соседи проявили к ним доброту и сочувствие, взяв сирот под опеку, но не смогли уберечь их от новых бед, когда, двумя годами позже, неурожай стал причиной тяжелого голода и многочисленных болезней. Первой заболела Блеэтт, малютка, нареченная так в честь матери. Через неделю - Жоффруа. Еще по прошествии несколько суток - Фабиан. В тот же день Блеэтт умерла. Жоффруа промучился около месяца, постепенно тая на глазах у Габс, по большей части в одиночестве ходившей за больными братьями. Его страдания завершились жутким приступом, напугавшим девочку до такой степени, что она сделалась заикой. Дольше всего боролся за свою жизнь Фабиан - почти четыре месяца. К тому времени, когда он начал поправляться и наконец одержал победу в этой нелегкой битве, никто уже не верил, что он оправится, только в сердце измученной Габи теплилась слабая надежда.
Двумя неделями позднее их старый дом сгорел при пожаре. После этого Габриэль и Фабиан решили, что настало время самим зарабатывать на жизнь. Способную к самому разному труду Габриэль все были готовы с радостью взять в помощницы. Фабиан мечтал о медицинском поприще, но ему пришлось поступить в ученики к сапожнику - только он оказался готов приютить неуклюжего и слабого ребенка, едва отошедшего от выпившего всю былую энергию недуга.
Полтора года все шло своим чередом, пока однажды напившийся вдребезги торговец не столкнул Габриэль в реку за отказ стать его женой. Обезумевший от горя Фабиан чуть было не покончил с собой, но его успел остановить проезжавший мимо тех краев доктор Паскаль.
Не пришлось ничего говорить - Фабиан понял по одному короткому взгляду на лицо Анны, хотя девушка хорошо умела сохранять невозмутимый вид. Он забежал в комнату и, упав на колени, разрыдался. В ту же минуту раздался стук в дверь. Анна спустилась по лестнице и обнаружила внизу посетителя, не ставшего дожидаться, пока ему откроют. Брови Надежды от удивления поползли вверх. Меньше всего она ожидала встретить здесь кого-то из воплощений, хотя, если подумать, в этом не было ничего столь уж удивительного.
Слова Ярости заставили девушку нахмуриться. Сердце забилось сильнее, болезненно реагируя на задетую больную мозоль. Но Надежда и не думала обращать внимание на неприятные ощущения.
- Я никуда не уйду, - спокойно ответила она. - Можешь сердиться сколько влезет, если тебе этого хочется, можешь думать и говорить что угодно, но не тебе решать, оставаться ли мне. Может быть, в чем-то ты права, но это не отменяет моих обязательств. Я была здесь задолго до того, как сюда пришел черный мор. Я не могу просто так покинуть всех тех, кто полагается на меня, кто хочет, чтобы я была рядом в этот страшный час. Вероятно, я не смогу им помочь, еще многие будут страдать и умирать. Но я могу дать им немного света, хотя бы некоторым из них. Ты можешь думать, что это мелочи, что это не имеет значения, может быть, это даже так. Но кое-кто из них верит, что это важно. И я останусь, пока будет хоть один человек, который нуждается во мне.
Надежда смотрела на Ярость и с сожалением думала, что, вероятно, зря тратит слова и время. Она привыкла не придавать значения чужому мнению о себе, но отчего-то ей было обидно от того, как ее видела Ярость. Ей было горько от того, что они не могли объединиться и найти совместное решение проблемы, которая им обеим, по-видимому, не приглянулась. Может, стоило попробовать, хотя бы предложить такую идею, но в горле застрял тугой ком.
- У нас нет времени на пререкания, - добавила Надежда тихо. - У меня много дел, и они не ждут. Что привело тебя сюда, я имею в виду не в Тулузу, а в этот дом, ты чего-то хотела?
[icon]https://forumstatic.ru/files/0017/4a/e0/40552.jpg[/icon]
Надежда повела себя предсказуемо. У этой тряпки словно повязка на глазах, она не способна оценить настоящее положение вещей. Опуститься до уровня смертных букашек? Принять их слишком близко к сердцу? А не пора ли повзрослеть и понять, что далеко не всё и не всегда обмазано мёдом и усыпано розами?! И как вообще толковать с этой принцессой, не замечающей очевидного? Девчонка не даёт себе отчёта в том, что вытворяет, понапрасну расходует время, внимание, а, возможно, и энергию! И ладно бы это приносило результат, но её питомцы кочуют из постелей на кладбища или в погребальные костры. Может, она сама их заворачивает в саваны и служит молебны? Вот этими нежными мягкими ладошками? Это трепетная и впечатлительная Надежда-то? Да кому она тут нужна?! Вернее, да, нужна, но это похоже на попытки пичкать их затхлым, перестоявшим питьём. Даже священники лепечут свои зазубренные пустые тексты, но в срывающихся с пересохших от ужаса губ словах нет подлинной страсти, содержание - ни на что не годная формальность, вдуматься - и раскусишь, что их святая водичка и сладкие песнопения являются кашкой для детей и умственно расслабленных. В бегающих зрачках рясоносцев нет правды, и они не знают, куда девать руки, хватаясь то за Евангелие, то за крест. Ярость бы охотно раздавила этих ряженых, пудрящих умы необразованному населению, но противно. А ну как ещё запачкается в той вязкой желеподобной бурде, что у них вместо крови.
- Если это попытка предложить мне помощь - лучше не торопись с ней, пока я не посвящу тебя в свои мотивы путешествия по миру людей. Раз ты прибрала местный сброд под своё крыло - готова спорить, что они тебе не придутся по вкусу. И не говори со мной как с другом или союзницей, не смеши меня. С дураками вроде тебя я не вожусь, - высокомерно отчеканила Ярость.- Увидев, что творится внизу, я не усидела в Чертоге. Мне стало любопытно, и, помимо этого, я не привыкла, когда происходит что-то, недоступное моему влиянию. Я провела ряд опытов, но сделала вывод, что лекарство в нынешних условиях не изобрести. У нас с тобой есть время и возможность ждать более благоприятных обстоятельств, но у заражённых - нет. Я видела города, вымиравшие подчистую за считанные недели. Это значит, что на нашу кормовую и игровую площадку покушаются. И я приняла решение. Я хочу сжечь дотла весь этот город и все остальные, захваченные чумой. Людей не станет, и она сойдёт на нет вместе с ними. Да, это печально, твои подопечные погибнут, но зато другие выживут. Тебе бы следовало задуматься о том, как не пустить чуму дальше. Вполне очевидно, что тут ловить нечего. Твоя доброта обратилась против тебя, ты попусту обольщаешь их. Сама знаешь, стоит лишь остановить распространение инфекции - и они расплодятся опять, восстановив упавшую было по вине мора популяцию, - Ярость говорила таким тоном, будто речь шла о кроликах или курах. - Ты отлично понимаешь, что мне хватит силы. Сейчас в мире полным-полно обречённых, обезумевших от боли полупокойников, охваченных именно тем, что мне надо - бешенством, злобой, гневом. Я возьму у них подпитку, чтобы спасти. Очистительное пламя вполне гуманно, оно избавит их от всех отвратительных стадий разложения организма. Отпустит из этой юдоли скорби, как выражаются церковники. И ты лучше не стой у меня на пути. Когда я сказала тебе убираться в Чертог - то был не приказ, но предупреждение. Ты же не возомнила себя неуязвимой для моего пламени, милая?
Ярость объясняла то, во что искренне верила, она вложила в речь столько пыла, что его хватило бы для растопки снегов Северного Полюса. Всё это казалось ей прописными истинами, и она глубоко дивилась, как до самой Надежды не дошло. Ярость действительно считала подобный вариант оптимальным, она и впрямь стремилась помочь. Но, увы, их с Надеждой представления о том, что есть помощь и как её причинять, кардинально разнились. Ярость отторгала её точку зрения, не находила в такой чуши для себя ни стержня опоры, ни утешения. Зачем тянуть? К чему хлопотать вокруг ходячих трупов, которым недолго осталось, на горячем лбу написано крупными прописными буквами? Нет, Ярости этих нелепостей не постичь. Она привыкла ломиться напрямую и не мудрствовать лукаво. Велеречивость и полумеры не для неё. Человек бы сказал - от Лукавого. Но в её мире она же сама и выполняла роль Дьявола и всех его демонов. Ярость вполне устраивало быть для всех плохой. Они так пыхтят, стараясь уязвить её, не в состоянии сообразить - она наслаждается оскорблениями и веселится над теми, кто пробует оторвать ей голову. У каждого свои методы поднятия настроения. Хотя о том, что она всех ненавидит и в принципе не знакома с понятием "уважать кого-то", слух не обоснован, напраслину на неё возвели. Она весьма подходящая мишень для того, чтобы вешать на неё всё подряд. Уж такую репутацию себе создала, ничего не попишешь.
[icon]https://forumstatic.ru/files/0019/ab/95/61567.jpg[/icon]
[sign][/sign]
Сохраняя внешнее безразличие к нападкам, Надежда, дивясь самой себе, не сумела остаться по-настоящему равнодушной. Защитная броня дала брешь, и яд просачивался сквозь малюсенькие, незаметные трещинки. Не была она настолько глупой и наивной, чтобы высказывания Ярости стали для нее неожиданностью. Не воображала, что может всегда избегать конфликтов - не любила их, но когда ситуация требовала - умела стойко держать удар. Однако - не в этот раз. В Ярости было что-то особенное. Надежда, выбитая при ее появлении из колеи, все больше утрачивала внутреннее равновесие. Это было похоже на едва уловимое покалывание тоненьких иголочек, в отдельные мгновения становившееся то теплее и приятнее, то холоднее и болезненней. Это было похоже на зыбкое интуитивное предчувствие... о чем - Надежда не имела ни малейшего понятия.
Оба принципиально не совпадающих видения одних и тех же вещей имели равное право на существование. Надежда могла понять позицию Ярости - но не могла разделить. Для нее люди никогда не были серой безликой массой. Не было ни одного, кто не имел бы значения. Надежда доподлинно не знала, что милосерднее - гибель от чумы или при сожжении города, но этот вопрос отходил на задний план по той причине, что во втором случае шанса не было ни у кого. Черный мор, сколь бы беспощадным ни был, ставил свою метку не на всех без исключения. К тому же, метод, в котором Ярость была настолько убеждена, не давал гарантий. Если бы только найти способ остановить мерзкую заразу, не совершая при этом злодеяния того же уровня! Это желание не покидало Надежду, хоть она и запрещала себе о нем думать, уж слишком, даже для нее, способной ухватиться за самую призрачную возможность, невероятным представлялось его воплощение в действительность.
- Благодарю покорно за беспокойство, но ты ведь не ждешь, в самом деле, что я просто так уберусь отсюда, смирившись с поражением? Ты смотришь на них совсем иначе, для тебе это легко, уничтожил проблему вместе с теми, кто попал в ее сети, и не о чем переживать. Я не могу так. Если я соглашусь пойти на то, что ты предлагаешь, я все равно что вонжу нож им в спины. Быть может, они простили бы меня. Быть может, спроси я их согласия, кто-то принял бы такое решение за правильное. Но... Я просто не могу. Черный мор - тайна за семью печатями. Бытует уйма предположений, как он распространяется. Доктор Паскаль... Доктор Паскаль считал, что разносчиками являются крысы и блохи. Он... был по-настоящему умным человеком, у него был медицинский талант. Будь у него больше времени, как знать, ему бы могла открыться гениальная находка. Но он не успел разобраться. Если он был прав, ты напрасно отберешь у них крохотный, но все-таки шанс пережить эпидемию. Да и сама говоришь - сколько энергии потребуется? Черный мор забирает многих, очень многих. Но изредка кто-то поправляется. Человеческий организм - удивителен. Такой хрупкий, беззащитный - он умеет бороться. Столкнувшись с новой угрозой, он оказывается бессилен. Но он не сдается, он ищет. Я не знаю, сколько нужно времени, чтобы человеческая иммунная система научилась лучше справляться с чумой, как не знаю, не окажется ли чума сильнее. Но что еще делать, кроме как ждать, пока болезнь поутихнет? Я хотела бы увидеть выход, который не вызывал бы отторжения, но боюсь, что нельзя предпринять ничего сверх того, что уже делается. Это сражение людей, мы можем пытаться помочь, как считаем правильным, но мы не вершители, имеющие право распоряжаться их судьбами. Я верю в них, верю, что они выстоят. Верю в то, что Фабиан сможет получить медицинское образование и стать врачом, верю, что он еще обретет счастье. Если не он, то кто-то другой. Не здесь - так в другом месте, где такие же люди боятся мучений и мечтают, чтобы все вернулось на круги своя.
Отвернувшись, Надежда подошла к столику, на котором, в маленькой однотонной вазе серовато-коричневого цвета, без узора и простой формы, стояли высохшие цветы, собранные доктором Паскалем. Перед тем, как он заболел, у него обострилась бессонница, и ночью он иногда уходил в поля, смотрел на звезды и приносил красивые небольшие букеты. Он говорил, что далекое темное небо, усыпанное светлыми пятнышками, завораживает и одновременно навевает на него меланхолическое настроение. В цветах ему виделся символ надежды. В природе случаются заморозки или засуха, происходят катастрофы, но жизнь всегда возрождается. Разве, говорил он, это не предвещает, что, рано или поздно, луч света сумеет пробиться через сгустившиеся тучи?
[AVA]https://forumstatic.ru/files/0019/b3/4d/33154.png[/AVA]
Ярость с усилием сглотнула и перевела дух. Тугая пружина, сжатая в ней и готовая в любой момент распрямиться, вызывая взрыв, сметающий всё на своём пути, расслабилась, её петли бессильно поблёкли, стали неопасными. Ярость словно придавило всей усталостью и печалью Земли. Отчего-то ей расхотелось спорить дальше, звенящая серебряная струнка собственной правоты порвалась, и Ярость перестала быть уверенной хоть в чём-то. Она - такая же заблудшая, плутающая в трёх соснах душа, нуждающаяся в тепле и сопереживании. Как она вообще могла так распуститься, выйти из себя на ту, кто в любом случае не противница ей, но, даже несмотря на это, источает ауру превосходства, того, что бывает лишь у повидавших многое, убелённых сединами и опытом ошибок, своих и чужих. Надежда была подобна матери строптивого подростка, всегда гнущего свою линию, даже если не прав. Подростка, сдуру и в силу возраста не научившегося уважать ту, что дала ему жизнь и кров, ночами не смыкала глаз, чтобы измерить ему температуру и дать микстуру, когда он болел, и защищала от нападок тех, кто в нём сомневался и старался унизить. Щёки Ярости залила густая краска стыда, такое вот тело, не хранящее секреты, выдающее её с потрохами. Она заставила Надежду нервничать, а ведь та не причинила ей ничего плохого. Не хватит ли вот так, сходу, причислять всех к врагам? Они ведь две руки, держащиеся за одну голову, но одна ухаживает за этой головой, а вторая - пытается оторвать, хотя и отлично знает, что без головы не станет и её.
Ярость приблизилась к букету и вытащила один тоненький сухой почерневший стебель. То, что осталось от некогда очаровательного бутона, увяло и поникло. Труп цветка, подарившего окружающему миру всё, что имел.
- Цветы распускаются для того, чтобы отдавать свой аромат. Они ласкают наш взор своими лепестками и не вдаются в рассуждения о том, каков смысл их бытия. Цветы просто есть. А, раз они есть - значит, не просто так. Чтобы взошли хоть одно семя или луковица, требуется огромная удача и кропотливый труд природы. Их могут склевать птицы или утащить мыши, они плохо переносят и жару, и заморозки. Их существование - беспрестанная борьба, но они не сдаются. Мир без цветов стал бы весьма удручающим зрелищем. И нам, и людям последовать бы их примеру. Я выпала в отчаяние и чуть не пустилась на крайние меры, но ты мне напомнила, что неизбежность лишь мерещится нам. Возможно, ты права, и этот город отнюдь не приговорён. Так странно... Солнце всё равно встаёт над могилами, дождь омывает их. На пепелищах рано или поздно опять начинает пробиваться трава. Колесо жизни не останавливается. Оно торжествует, а не смерть. Мир похож на нас. Краткое мгновение небытия и яркая вспышка обновления.
Надежда исправно выполнила свою функцию над сознанием Ярости - та воспряла духом. Ярость была склонна к поспешности, импульсивность часто приводила её к неудачам. Как закусившая удила лошадь, срывающаяся с узкого серпантина горной тропы в пропасть. Как король, велящий тащить на плаху, под топор, или на виселицу вестника, доставившего дурные сведения. Не зря Ярость частенько обвиняют в том, что она спятила бесповоротно. С таким поведением удивительно, что её ещё пускают гулять, где ей заблагорассудится, а не сажают под замок в комнату со стенами, обитыми чем-нибудь мягким.
Поддаваясь спонтанному порыву, Ярость обняла Надежду, маленькую и хрупкую. Здесь, в зачумленной атмосфере, в забытом и Богом, и Сатаной городе та казалась особенно уязвимой, крохотной и невесомой. Как бесплотный призрак, чудом держащийся в этом мире. Призрак, проливающий столько слёз, что хватило бы на второй великий потоп. Надежду надо уберечь любой ценой, ведь люди так легко отпускают тростинку и падают во мрак, а потом ищут, на кого бы спихнуть ответственность за беду, что приключилась с ними, не сознаваясь даже себе в том, что проявили нерешительность, эгоизм, трусость, что пассивно ждали спасителя, а, когда тот, на кого они возложили эту роль, вполне ожидаемо не справился, прокляли его.
Как бы отреагировав на ход мыслей Ярости, входная дверь слетела с петель, и несколько человек ворвались в помещение. В основном мужчины, но присутствовала среди них и женщина. Все до одного дышали хворобой, сама их кожа сочилась миазмами чумы. Ярость нахмурилась и за секунду загородила Надежду собой. Она даже не приготовилась к бою, а позволила себе соскользнуть в нужное состояние. Пламя взметнулось в ней, почуяв шанс на добычу. На кончиках её пальцев трепетала энергия, Ярость проткнёт их всех прежде, чем хоть кто-то коснётся Надежды.
- Итак, чем обязаны? - ледяным тоном отчеканила она. Холодный, концентрированный, желающий разить, но предоставляющий последнюю возможность избежать лютой расправы.
- Вот где вы прячетесь, пока мы подыхаем! - крикнул самый молодой из незваных гостей. Он, похоже, стоял к гробу, а, точнее, к похоронному костру ближе всех. Впрочем, даже если ему не повезёт - будет яма, а не гроб. Недосуг нынче всем с нормальными похоронами возиться, не ровен час, подхватишь эту дрянь, да и следом вверх тормашками отправишься.
- Да-да! Гляньте на них! Кожа-то какая чистенькая да гладенькая! Мы ляжем в землю, а эти девки целенькими останутся!
- Может, нам... - весьма неприличная и грязная реплика заставила поморщиться даже ничуть не щепетильную и далеко не благородную барышню Ярость. - ...их? Зуб даю, быстро на дерьмо расползутся и окочурятся!
- Вам что, ещё есть, чем? Не отвалилось? - иронично осведомилась Ярость. - Вот что, недоумки, а совесть у вас, похоже, отсохла гораздо раньше, чем всё остальное! Ой, нет, о чём я? Отродясь вам её не досталось! Вы и правда хотите убить беззащитную девушку, которая, вдобавок, осталась среди вас, в этом ущербном загибающемся городишке вместо того, чтобы мчаться куда подальше, туда, где куда лучше соблюдают санитарные нормы и активно разрабатывают вакцину?! Нечего сказать, молодцы. Достойные люди. Вам стоит гордиться собой. Вы больны, я вижу. Но неужели это теперь даёт вам разрешение глумиться над товарищами?! Вы помрёте - так хоть трава не расти, что ли? Идиоты недоношенные. Она ангел, а вы не заслужили ангелов. Вы получили испытание и не выдержали его.
- Ко всем чертям такие испытания...
Они огрызнулись, но Ярость уже уловила, как нечто в их сердцах сдвинулось.
- Испытание на то, люди вы или такие же крысы, как те, что бегают по подвалам и сточным каналам, разнося чуму! Зачем вы оттуда вылезли? Отправляйтесь обратно! Вы никого и ничего не любите, уродливые вы жабы и кривомордые предатели собственных родителей и самого человеческого облика!
Ярость бушевала. Она не боялась их, конечно. Алые пятна безобразно расползались по их нутру, и она выкачивала родную энергию. Опустошала их способность злиться подчистую. Всё, что ослепляло их, сходило на нет. В сочетании со словами эффект получался сокрушительным, совесть заворочалась, разворачивая перед их глазами неприглядную картину их же ублюдочного поведения. Риторика Ярости выбила их из колеи. Нахалы попятились. Некоторые из них теперь держались так, словно предпочли бы провалиться сквозь пол. Ярость смекнула, что мимо драки всё же пронесло. Ну и пусть, ещё не хватало так удружить дому Надежды, вынуждая ту съехать. А, впрочем, где в нынешние дни отыскать ещё не осквернённую комнату.
[icon]https://forumstatic.ru/files/0019/ab/95/61567.jpg[/icon]
[sign][/sign]
Затаив дыхание, Надежда слушала Ярость и жадно заглатывала каждое ее слово. Лицо озарилось улыбкой. Она и не предполагала, насколько важной для нее окажется поддержка незваной гостьи. Очутившись в заботливых объятиях, Надежда совершенно растерялась. Окаменев от смущения, она едва осмелилась прижаться к Ярости покрепче, с благодарностью впитывая тепло, которым та так щедро и непредсказуемо ее одарила. Надежда привыкла считать своим долгом быть опорой и утешением для других, а не искать, кто бы побеспокоился о ней, и ей было очень странно и ново, что в эту минуту ее саму опекали. Иллюзия, подкравшаяся слишком близко... Минута пройдет, и Ярость отстранится. Потом уйдет и позабудет о ней напрочь, занявшись чем-нибудь более интересным. Но потом - на то и потом. А пока - Надежда не одна, и это главное.
Не успев толком сообразить, что произошло, Надежда оказалась за спиной у Ярости. Первым порывом было поймать ее за руку, попросить не развязывать конфликт, поговорить спокойно. Оглушительный возглас, насквозь пропитанный отравой свирепой злобы, заставил Надежду застыть. Внутренний голос подсказал, что в данный момент ей лучше не вмешиваться и довериться Ярости. Надежда не испытывала ни страха, ни раздражения против агрессивных визитеров, но на душе у нее сделалось очень грустно и погано. Вполне закономерно, что сложившееся положение казалось им несправедливым, вызывало негодование. Сбившись в кучу, они походили на диких зверей, к которым и не подступишься - укусят, а то и сожрут целиком. И самое гадкое, что им уже мало чем поможешь.
- Мне правда очень жаль, что вас постигла эта незавидная участь, и я понимаю ваше недовольство. Но подумайте - разве от ваших действий вам становится лучше? Напротив, вы лишь усугубляете свое состояние. Вы не можете заставить болезнь уйти, даже доктора пока безрезультатно бьются над проблемой лечения, но кое-что в ваших руках - от вас зависит, позволите ли вы болезни уничтожить свою личность или сохраните то, что делает вас людьми. Не будьте ее рабами. Если у вас еще есть силы, чтобы шататься по улицам и угрожать, почему бы вам не применить их для чего-то более приятного? Неужели нет ничего, что скрасило бы вам оставшееся время? Неужели скорая смерть лишила ценности то, что раньше вам казалось значимым? Что-то ведь должно радовать вас, вызывать улыбку и приподнятое настроение. Вспомните, что вам нравилось? Даже тот, у кого есть все, о чем только можно пожелать, может чувствовать себя несчастным, но так же и тот, кто оказался в наиболее неприглядном и безвыходном положении, может найти источник света в своем сердце. Настоящая сила - не в том, чтобы причинять вред тем, кому нечем от вас защититься, а в том, чтобы не падать духом, не в том чтобы идти друг против друга, а в том, чтобы поддерживать. Вас объединило общее горе, каждому из вас плохо, и что же вы будете делать - способствовать воцарению хаоса или противостоять ему?
Надежда обвела собравшихся взглядом. От начала эпидемии прошло совсем немного времени. Разлад очень быстро проник в безмятежную жизнь. Что же будет дальше? Судя по тому, что происходило в мире, человечество ждали страшные годы, во мраке которых будет очень непросто отыскать хотя бы самый тоненький лучик. Но если кому-то это удастся, они смогут указать другим дорогу, и жизнь вновь воспрянет.
[AVA]https://forumstatic.ru/files/0019/b3/4d/33154.png[/AVA]
Похоже, смутьянов проняло. Переглянувшись, они попятились к выходу, сутулясь и бормоча извинения, путаясь в словах и запинаясь. Ярость проводила их взором вдовствующей королевы-матери, достойно завершившей высочайшую королевскую аудиенцию, и не без толики облегчения обернулась к Надежде. Ну и ну, у той полная пазуха сюрпризов. Начиная с того, что, похоже, внутренности-то вовсе и не размякли дать отпор и попытаться наставить на путь истинный таких олухов царя небесного. Ярость, не удержавшись, протянула руку и потрепала Надежду по щёчке. Ух, какая же она всё-таки прелесть! Поразмыслив секунды три, Ярость со злодейской ухмылочкой шутливо схватила ту за обе щёчки и начала беспощадно тискать за них, словно плюшевого медвежонка. Ярость вовсе не стремилась разрядить обстановку нарочно, однако... Последние несколько минут выдались чересчур насыщенными. Передозировка драматических речей на один час! Пора разнообразить ассортимент! Да и вообще, Надежда сама напросилась, нечего было выбирать физиономию такой чудесной милашки! Разве тут можно устоять и не побаловать себя и её? Да, это лишь видимость, на самом деле они ровесницы, и сила Надежды не уступает её собственной, хотя и состоит в другом, но какая разница? Придёшь лишнее значение формальностям - упускаешь всё веселье. Ярость даже не задумалась, готова ли Надежда принять такое поведение от неё - выбора нет, так что никуда не денется. Ярость также не анализировала, что за помешательство на неё накатило, какое детство в головушке проснулось и потребовало свою долю внимания, она лишь взяла и уступила этому спонтанному всплеску эмоций. Как и всегда. Взбалмошная, инфантильная, не понимающая, что для неё хорошо, а что плохо... Так про неё поговаривали, как будто их это касается! Врезать бы каждому из них по уху, а затем ещё и в нос добавить! И чего суются, куда не звали?! Да, Ярость вполне регулярно отхватывает пинки и колотушки от суровой и не выносящей изворотливых везунчиков жизни, сталкивается с неудачами, остаётся ни с чем, но для неё это повод встряхнуться и идти вперёд, вынеся полезный урок. А они ей - только дураки обучаются на своих ошибках, отвергая чужой опыт! Ха! Да что же в этом ленивом подходе худосочных недоощипанных мокрых куриц занимательного? Вот так и прохлопаешь лучшее, что пролетит себе мимо и не задержится ни на миг.
- Утютютютютютю! - сопровождала Ярость своё жестокое издевательство. - Нет, ну, какая же ты прелесть! Будешь моей сладенькой конфеткой, лапушка!
И тут же она продемонстрировала, какую страшную ошибку сделала Надежда, пустив её на порог и позволив подойти к себе, перейдя от истязания прелестного девичьего личика к щекотке по всему телу, куда только могла достать. Ярость и сама не знала, что за неадекватная и вовсе не свойственнная ей оказия внезапно приключилась, она плохо разбиралась, почему да отчего её настроение так часто и непредсказуемо претерпевает столь разительные перемены. Какая разница? Её вполне устраивало не знать до конца саму себя. Так торопилась ухватить за пышные павлиньи перья яркость и насыщенность всех переживаний в своей жизни, впитать их в себя, что самокопания и проистекающие из них печали, колебания и мнительность откладывала на потом, когда почувствует себя старой и разочаруется в жизни. Ярость просто решила, что Надежда будет её девочкой и её пирожочком, руководствуясь приливом сиюминутной симпатии точно так же, как вспышками негатива. Кстати, о съестном!
- У тебя есть что-нибудь из еды в доме? Я хочу жрать как сказочный великан-каннибал! Это тело, оно какое-то странное, постоянно голодное, я этого точно не заказывала, когда создавала его!
Ярость смотрела на Надежду сверху вниз, и не только из-за того, что та была ей чуть-чуть повыше плеча. Она одновременно выглядела абсолютно сюрреалистичной в этой обстановке всеобщего уныния и угасания, но также и самой настоящей, самой бодрой, самой крепко стоящей на ногах и умеющей добиваться своего. Ярость была, осознавала себя каждую секунду, имела чёткую связь с миром вокруг себя в малейших его проявлениях. Она была той, кто всегда творит, что хочет. Много, слишком много красного, словно это не её волосы пламенели в комнате, а сама натура безграничного пожара, полыхавшего в её душе. И не какой-то там чуме расстроить Ярость и выбить её из колеи! Болезни стоило бы уползти в конуру, поджав хвост и хлюпая носом от того, что рыжая дьяволица обидела её, отказываясь, видите ли, заражаться. Сейчас было вовсе не время и не место для такого поверхностного, разгильдяйского, безответственного поведения, но именно поэтому Ярость на нём и настаивала. Отложим в сторону чуму - если не веселиться и не наслаждаться существованием прямо сию минуту, можно постоянно отыскивать причины испытывать недовольство и дуться на мир. Это легко, а Ярость лёгких путей не искала. Она видела даже крупицу доблести в том, чтобы продолжать выглядеть бодро и задорно, когда за дверью и окнами хрипло сипит смерть и каркает вороньё. Она бы саму смерть спросила, что не даёт отложить разящую косу и припеваючи сплясать под беспечный мотивчик какой-нибудь скабрезной песенки в ближайшей харчевне. Гордость не позволяет, или спина от ревматизма не гнётся? Может, настолько одряхлела, что рассыплется в труху? И не постеснялась бы ничуть. Ярость не то, что диктовала свои правила, а шла вообще против всяких правил. И, чем больше на неё раздражались защитники традиционного общественного строя, единого и обязательного для всех, тем заливистее она хохотала над ними, ведь их негодование её подпитывало.
[icon]https://forumstatic.ru/files/0019/ab/95/61567.jpg[/icon]
[sign][/sign]
Чуме, этой беспощадной разбойнице, нравилось отнимать у людей всё, что у них было. Она плевала на то, кто чем мог похвастаться, до того как она приходила по его душу - ей просто доставляло удовольствие обирать до нитки каждого, кого удавалось заполучить в своё распоряжение. Она стирала границы, не придавая значения тому, что представляла собой избранная и помеченная ею жертва. Богатый или бедный, умный или безмозглый, талантливый или заурядный, счастливый или горемычный - все для неё были равны, все - одинаково лакомая добыча, чьими силами, как физическими, так и моральными, она упивалась с жадностью последнего на свете пьянчуги, на чьих костях плясала с безумным хохотом тёмной колдуньи, какими мамаши пугают своих впечатлительных чад, чтобы те вели себя как подобает послушным малышам. С разнузданным улюлюканьем она выносила смертный приговор один вслед за другим, ставила крест на планах и мечтах, перечёркивала будущее лёгким мановением вороного пера, чернилами для коего служила отравленная кровь.
- Нельзя видеть в них обречённых, - наставлял доктор Паскаль своих немногочисленных товарищей. - Нужно видеть в них живых. Жизнь - не райские кущи, в ней, чаще всего, хватает неприятностей, и это совершенно нормально. Не в том счастье, чтобы всё было безупречно. Не это главное. Не знаю, как сказать так, чтобы это не звучало как бредни наивного идиота, но, если вы прислушаетесь к голосу ваших сердец, внимательно прислушаетесь, думаю, вы поймёте, о чём я говорю. То, что вы здесь, свидетельствует о том, что вы способны это понять... Вы понимаете? Или я всё-таки идиот?
- Понимаем.
- Наверно...
- Понимаем...
- Думаю, да.
- Анна, я хочу, чтобы ты мне пообещала кое-что.
- О чем вы, доктор?
- Помнишь, я говорил, что нужно видеть в них живых?
- Конечно.
- Это не только о том, пока человек жив. Я не знаю, что со мной будет, когда... Но сделай кое-что для меня. Думай обо мне как о живом. Никто, на самом деле, не заслуживает, чтобы о нём вспоминали как о мёртвом. Знаешь, я терпеть не могу кладбища. Когда приходится там бывать, всякий раз чувствую себя донельзя паршиво. Ладно ещё, когда за могилами ухаживают, и то... А вот заброшенные кладбища - по-настоящему отвратительное место. Однажды мне не посчастливилось оказаться на таком, и никогда я не чувствовал себя ужаснее, сам не знаю почему. Это всего лишь останки тела, оболочки, к которой, я верю, мы не сводимся, но когда ходишь мимо этих покривившихся, в пыли и паутине, оград, в голове только одна мысль - всё обратится в ничто, весь мир - пустота, а мы просто зажмуриваем глаза и воображаем, будто что-то существует, что-то прекрасное, потому что нам очень страшно. Ты стоишь там и думаешь - если однажды ты тоже превратишься в ничто, как ты до этого можешь быть чем-то? Получается, и сейчас тебя нет? Вот поэтому-то - всегда - умоляю тебя, Анна! - всегда думай обо мне как о живом. В твоей памяти я буду жить - и почему-то мне кажется, что это важно.
- Не бойся, я буду помнить тебя живее всех живых, с твоими добрыми глазами, с твоей улыбкой, голосом, руками. Сколько бы времени ни прошло, я буду помнить тебя всегда, обещаю. Ты всегда будешь для меня живым.
Надежда коснулась его руки и тепло улыбнулась. Да, пройдут тысячи лет, но она будет помнить доктора Паскаля и ни за что не позволит ему обратиться в ничто. Она будет помнить малютку Эрбера и многих других. Она будет беречь их в своём сердце. Музыка их душ продолжит звучать до тех пор, пока в этом мире остаётся хоть самая малая крупица надежды.
Прикосновение Ярости вызвало у Надежды удивлённую улыбку. В груди вспыхнуло тёплое пламя. Оно ощущалось таким ярким и неудержимым, что странно было, как ему удавалось сохранять невидимость. Надежда покраснела как маков цвет, вспомнив, что подобным образом Камилла, двенадцатилетняя дочка мельника, описывала ощущение влюблённости. Но она ведь только изображает молоденькую девушку, по природе же своей она очень далека от людей, её жизнь - совсем иная, её переживания... за кажущимся сходством могут таиться совершенно отличные по своей сущности явления. Или не совершенно - но всё-таки слишком разные, чтобы называть их одним и тем же словом. Да и к чему ей ярлыки, пускай она и привыкает к ним, постоянно находясь в кругу людей? Нет, совсем неважно, что означает этот внезапно вспыхнувший пожар. Он приятный - это главное.
- Что ты... - Надежда залилась звонким смехом и не сумела договорить. Заботы до поры до времени растаяли, Надежда чувствовала себя невесомой как перышко - лёгкой, воздушной и странно счастливой. Она была переливающимися колокольчиками смешинок, солнечными искорками сияющих глаз, поющей струной бесконечной секунды.
- Это не мой дом, - отдышавшись, ответила Надежда. - Но, думаю, у доктора Паскаля что-нибудь найдётся, и он не возражал бы, если я угощу тебя. На самом деле, думаю, он был бы... он будет рад. Обычно он готовил себе яичницу, и ещё он очень любил яблоки. Овсянка на молоке или с мёдом у него всегда имелась. Может быть, отыщется немного бекона. Если захочешь и готова подождать, могу, скорее всего, сделать булочки по специальному рецепту матушки Ильдегарды. Я всего лишь скромная ученица, но она говорит, что очень довольна результатом, а спустя лет десять практики, как она утверждает, я её догоню. Пожалуй, она мне льстит, но даже если у меня получается на десятую долю так же вкусно, как у неё - это уже отлично, потому что, поверь мне, в выпечке Ильдегарда знает толк, её секретные блюда - настоящее объедение. Она мало кому раскрывает свои тайны, но мы с Изабель её любимицы.
[AVA]https://forumstatic.ru/files/0019/b3/4d/33154.png[/AVA]
Ярость прикладывала все усилия, чтобы понять, зачем Надежда толкует обо всём этом так, словно является одной из них. Ей было непросто присмотреться к жизни людей - как людям без приборов проникнуть в секреты одноклеточных микроорганизмов. Ярость воздерживалась от комментариев лишь потому, что в данном случае худой мир считала лучше доброй ссоры, несмотря на то, что, мягко говоря, не проникалась речами этой вечной мечтательницы. Как будто Надежду правда может интересовать нечто такое скучное и повседневное, как готовка! Им, воплощениям, вообще еда не нужна! То, что Ярость сейчас чувствовала голод, отнюдь не означало её смерть или проблемы со здоровьем в случае, если она не поест. Это издержки чересчур качественной проработки тела, теперь оно, видите ли, постоянно что-то требует... Как будто за тысячи лет Надежда не освоила кулинарное мастерство, за такой срок и полный дилетант бы чего-то добился! Кого та пытается надурить?! А, главное, зачем?! Зачем изображать из себя одну из них, такой же куль с потрохами, отвлекающийся от круглых красных глаз злобной птицы в широкополой чёрной шляпе - неизвестно, как болезнь, а вот пациентов такое точно отпугивает, этакое чучело ведь легко можно принять за саму чуму, получившую в своё распоряжение руки и ноги! - готовой вот-вот просунуть загнутый книзу клюв в окно, болтовнёй о третьестепенных мелочах. Ярости подавай широту и размах, она не рвалась вникать в мелкие бытовые подробности. Быт вообще являлся верным способом отпугнуть её надолго.
Но речь не о том.
Ярость поймала себя на том, что её тянет снова поколотить Надежду. Ей нравилась эта девочка издалека, но вблизи обычно начинала раздражать. Тянуло надавать ей оплеух и макнуть носом в правду, которую эта блаженная дурочка раз за разом в упор не замечала. А ведь хлебнула чумного пойла сполна. Как Надежде вообще удаётся испытывать хоть намёки на симпатию к людишкам?! Лживым, как нарисованные рожи, которым ходят кланяться в соборы! Полуобразованные козлы мемекают с паперти всяческую малоубедительную муть, а отара глотает, не жуя. Ах, она не уважает тех, кто возвещает великие заповеди и держит души людские чистыми! Святотатство, кудахтахтах!
Или Надежда притворяется? Её натуре свойственно двуличие, утаивание, скрытничанье, изворотливость. Оптимизм, дутый, как мыльные пузыри - натура Надежды или её ширма, разрисованная ромашками и одуванчиками? Она поит окружающих отравой прямо из рук.
- Он не выгнал тебя из дома, как только заболел?! Интересно, за что он тебя так ненавидел?! - Ярость не шутила и не издевалась, она и впрямь недоумевала, ведь члены семей - основные кандидаты на роль следующих визитёров кладбища, и с ними часто обращаются как с прокажёнными. - Ты знаешь, что всё имущество умершего от чумы принято сжигать?! Или тут до вас ещё не дошло, что это единственный способ защититься?! И то нет гарантии, что подействует... Но... Ты же знаешь, что лечения нет. Почему ты не бежишь? - тихо спросила Ярость. - Чертог исцелит тебя, даже если ты успела подхватить этого мелкого убийцу. Ты хочешь наблюдать их агонию? Прекрати разговаривать так, словно у кого-то из твоих знакомых есть шанс дожить до конца всего этого, - постепенно распаляясь, продолжала она. - Тем, кто может проститься со своими близкими по-человечески, ещё везёт, а есть и такие больные, кто утрачивает разум и становится буйным. Хотя нет, чёрт возьми, нет, если ты сумел поговорить с кем-то перед его кончиной от этой проклятой заразы, значит - ты находился к нему близко, а, если ты вступал в контакт с тем, кто дошёл до последней стадии - ты обречён. Поэтому при первых же признаках пациент подлежит изоляции! Эта чума лишает разума! Ты же видела сейчас тех людей, они недалеко находятся от этого состояния. Ты нос на улицу хоть иногда высовываешь?! Когда заразится больше народа, появятся жертвы не от чумы. Они начнут убивать здоровых, чтобы прихватить на тот свет тех, кого они считают счастливчиками, не дожидаясь, пока зараза в свою очередь доберётся и до этих. Ты сказала им, чтобы они вспоминали о том, что им нравилось прежде, о беспечных деньках здоровья. Благодарю тебя, это наверняка затолкает их глубже в лоно гнева - на всех, кого пока что миновала чаша сия, на врачей, не смыслящих в своём ремесле, и на себя, что на поверку оказались слабыми. Ты не кусала себе локти от бессилия и не выла на пустые небеса, да? А они будут! О, ты и нарочно не оказала бы мне лучшую услугу! - Ярость издевательски похлопала в ладоши. - Не печалься, сладенькая конфетка, слабоумие - простительный порок! Но я продолжу, о, да, дорогая! По опустевшим домам начнут рыскать мародёры. Некоторые люди достаточно бесшабашные, чтобы подвергнуть себя риску и залезть в кварталы, скошенные чумой. Отыщутся и кликуши, возвещающие о конце света, сеющие панику среди населения. И, естественно, начнутся самоубийства - потому что немало народа сочтёт выбранную по своей воле смерть предпочтительнее. Разве мало ты повидала трагедий, чтобы не суметь предсказать дальнейшее поведение тупых смертных?!
Кулак Ярости бессильно врезался в косяк двери. Впрочем, как сказать - бессильно, тот сразу же занялся пламенем, Ярость сердито смахнула его рукой, собрала в ладонь и погасила в кулаке. Плохо, она готова вот-вот сорваться. Нельзя себе этого разрешать. О, да, они с Надеждой могут снова сразиться, как встарь, могут заниматься этим хоть двести сотен суток напролёт, вот только насилие ничего не изменит ни для одной из них. Не искупит боль этого распятого городка с вывороченным наизнанку брюхом. Все сдохнут, это как беспроигрышная лотерея. И как у Надежды получается так легко выводить её из равновесия?! Какое Ярости дело до подыхающего дрянца?! Они, вон, валяются штабелями, словно нарубленные дровосеком-трудоголиком поленья. Хоть плюй на них, хоть пинай, уже без разницы. Их Бога нет. Никто не осудит за осквернение мёртвых, разве что общество, но весьма скоро обществу станет всё равно, если уже не стало, ведь кого по правде волнует чужой покойник?! Да и публичное порицание - не та вещь, которой стоит бояться.
- Я ещё вот что скажу, ты! - Ярость сгребла Надежду за воротник, приподняла над полом и вперилась ей в лицо. - Кусок фальшивого дерьма, игнорирующий факты! Ты меньше всего нужна этому городу. Дразнящая и ускользающая химера жизни, которой у них не будет! Только в книгах можно получить награду за свои светлые упования, жизнь не настолько отзывчивая матушка! Ты не утешительница, но иллюзия! Ты - последний монстр из шкатулки Пандоры! Ты пользуешься ими, не так ли? Стоя на краю, человек надеется абсолютно вопреки всякой логике, даже самый циничный скептик! А ты высасываешь это из них! О, я тебя раскусила! Змеюка подколодная, скрывающая себя за фасадом простодушной добродетели! Да, я имею свои выгоды здесь тоже, но я не вру о том, что пришла бескорыстно, я же не ты!
Ярость не бросалась безосновательными обвинениями и действительно думала то, что озвучила. Она хорошо изучила свой вид, знала, что многие братья и сёстры готовы на всё ради пополнения кубышки энергией. Некоторые буквально куски друг у друга изо ртов выхватывали. Да что уж там, и не до такого докатишься, когда себя перестанешь помнить от истощения. И подобное истолкование поведения Надежды куда более соответствовало её картине мира. А ещё белой и пушистой свою большеглазую особу выставляет! Ресничками-то хлопает, будто и ни при чём, и Ярость не попала точно в яблочко.
- Выметайся в Чертог. Даю тебе час.
И Ярость со всего размаха швырнула Надежду на пол. Ей блевать хотелось от того, как та тщательно подобрала мордашку, чтобы содеянное Яростью казалось подлым и мерзким. Но ведь Надежда ей ни в чём не уступает, она - воплощение! Ярость не поведётся на её грошовые фокусы! Вот же пигалица в ангельских перьях! И откуда она столько наглости черпает?! Расчёт был верен, но вряд ли Ярость в него входила. А ничего, эта выкрутилась, её импровизация впечатляет. Ну, ещё бы, и не на такие кульбиты пустишься, чтобы не размазали тебя тонким слоем пасты по бутерброду.
[icon]https://forumstatic.ru/files/0019/ab/95/14934.jpg[/icon][sign][/sign]
Атмосфера резко меняется, прежде осознания приходит чувство, как нежданно-негаданно наползает тень, закрывающая собой небесное светило, поглощающая тепло его лучей и приносящая взамен пробирающий до мурашек холод. Улыбка, озарившая лицо Надежды, меркнет в мгновение ока. Что ей до слов? Что доктору, с его добрым сердцем, до слов? Или дело не в этом, что означает ком, застрявший в горле, что означает сдавливающая боль в груди? Надежда? Тебе горько от того, какую картину нарисовала Ярость своим резким взглядом? Или от всей ситуации в целом, когда нет правильных действий, и в своём небезразличии вам остаётся лишь танцевать на стекле, босые ступни раня до крови и не имея права выразить слабость ни звуком, ни вздохом, ничем, потому что другие с тобой в связке, потому что вам надо пытаться сделать хоть что-то, может, совершая кромешные ошибки, но натура так или иначе не позволяет отступиться. Бывают тёмные часы, когда ты не видишь путеводной звезды, а тебе нужно вести за собой, ты готова отдать своё сердце, но вся шутка жизни заключается в том, что, вместе с мнимым могуществом почти вечности, ты всегда, а особенно в такие минуты, чересчур близка ребёнку, заблудившемуся в лесу и бредущему, не разбирая дороги. Ты доверяешься песне их сердец, ведь больше у тебя ничего нет, но твой тайный ночной кошмар вопрошает: а если от тебя нет никакого проку, а если ты делаешь только хуже?
У Надежды были ответы, но хотела ли Ярость их выслушивать, или для неё всё, что бы ни сказала собеседница, останется бессвязным лепетом, вызывающим лишь большее раздражение? Стоит ли тратить время и силы на оправдания, если им не позволят пробиться сквозь стены недопонимания? Желанно, нельзя не признать, быть понятой и принятой, устранить щемящий разлад, но мало ли, от чего ей, быть может, станет чуть легче, а может и не станет, как знать, никакой важности, никакой роли, её ответы никак не проверишь на истинность, но и для сомнений неподходящий момент, она дала обещание, и это всё, что у неё есть.
Затаив дыхание, Надежда смотрит в пылающие глаза. Стиснув зубы, чтобы не дать губам дрогнуть. Жар обрушившихся на неё обвинений мучительно жжёт, голова чуть не кружится, Надежда ещё не знает, но по какой-то глупой причине угасание от злокозненной заразы не будет для неё страшнее этого момента. Секунды превращаются в звенящие пузыри, внутренняя струна вот-вот готова лопнуть, но образ доктора на даёт Надежде рассыпаться, разлететься в сотни осколков.
- Я не предам доктора, - почти шёпотом говорит Надежда, больше себе, чем Ярости, - я не обману его веру в любовь и милосердие к ближнему.
С непроницаемой невозмутимостью Надежда встаёт с пола и подходит к входной двери, будто бы не уделяя впредь внимания присутствию непрошеной гостьи. Только на пороге оборачивается, вернув спокойствие, отвечает на выпады:
- Он знал, что у него не получится меня прогнать, он понимал и принимал мой выбор. Если бы заболела я или Фабиан, он тоже не оставил бы нас. Да, мы рискуем, но избежать риска невозможно, а попытки его минимизировать... ты знаешь, какая у них цена? Выброшенные на улицу дети. Разлука с самым близким человеком, в ком заключалось всё твоё счастье. Жутко подумать, сколько подобных историй придётся пережить человечеству. Обезопасив себя - надолго ли? - во что эти люди превращают своё будущее? Доктор Паскаль видел в разобщённости угрозу куда большую, чем в самой болезни и гибели. Отсутствие доверия, близости и тепла многих свергает в ад ещё на этом свете. Мучаясь от одной и той же физической боли, тот, у кого никого нет, зачастую чувствует себя хуже, нежели имеющий друга, от него не отвернувшегося. Я знаю, что люди будут невыносимо страдать, и от этого они будут жестоки друг к другу как никогда, я знаю, что не в моей власти спасти их, продлить срок их земного пути, я знаю, что могу очень мало, почти ничего. Но ты не видела первого больного, мальчика, которого я знала несколько лет, видела, как он рос, была для него тем, чего ему не дали его родные. И ты не смеешь являться сюда и говорить, чтобы я убиралась. Я не уйду, потому что, в последний раз рассказывая Эри сказку, я обещала, что останусь, потому что всегда найдутся такие, как он, кто нуждается во мне, что бы ты ни думала.
Развернувшись, Надежда подрагивающими пальцами берётся за дверную ручку и стремительно покидает дом. Свежий воздух попадает в лёгкие с глубоким вдохом, понемногу возвращая ускользнувшее равновесие.
[AVA]https://forumstatic.ru/files/0019/b3/4d/33154.png[/AVA]
Ярости хотелось схватить Надежду и бить её головой об камень или стену дома, пока мозги не заляпают всё вокруг. Ей хотелось вывернуть руки девчонки из суставов, переломать каждую косточку. А всё потому, что дурочка отказывалась признавать лезущую прямо в глаза неприглядную реальность, то, что понять легче, чем дважды два четыре. Никакого терпения не хватало на эту блаженную, из Чертога, видимо, вниз макушкой рухнувшую и об землю крепко ударившуюся. Голова разболелась от того бреда, который Надежда несла, в ушах зазвенело от нежелание понимать и принимать, что кто-то может подобное говорить всерьёз и действительно именно так думать. Как у неё язык поворачивается, почему она не замечает, что сострадание в таких условиях губительно для тех, кого ещё не затронула беда?! Ярость слушала разговоры о том, что с таким врагом, как чума, бороться нельзя, ведь, вонзив в неё клинок, проткнёшь отнюдь не врага, а невинное тело, и что жестоко и бесчеловечно просто перебить тех, кто нуждается в помощи. Их религия, заявляющая, что их Бог благ и любит чад своих, вынуждает всех страдать, клеймя самоубийство по любой причине грехом, отказывая им в привилегии уйти и избавить от себя, от угрозы и обузы в своём лице родственников... А почему, собственно? До неё никак не доходило. Да это же высшее милосердие - убить их всех быстро и легко, не дожидаясь, пока чума изгрызёт их плоть, и они не превратятся в ужасные, испоганенные карикатуры, пародии на себя же самих! Тем более, что процесс всё равно необратим, врачи зашли в тупик, у них нет средства отогнать трагедию. Так зачем же заставлять бедняг корчиться в непереносимых муках, грызть собственные губы и руки, плакать, стонать от ужаса и чуять неотвратимо надвигающийся конец?! Чем Надежда руководствуется?! Быстро и легко отпустить их дальше - чем плохо?! Что она даёт им, для чего?! Больным надо бы самим стремглав бежать от всех, кто им дорог, покуда ноги ещё держат! Чума сожрёт их и задушит себя самое, если удастся не выпустить её дальше! Да, для Ярости что один мальчик, что двадцать, что три сотни - всё едино, на её вкус, люди всегда чересчур быстро воспроизводили свою популяцию. Трахаются и плодятся. Их Бог же велел размножаться, вот они и усердствуют. Какая разница, что будущего не станет у этих? Они спасут свой вид, принесут себя в жертву ради тех, кто однажды избавится и от чумы, и от других хворей и проблем, и насладятся покоем и безопасностью... Хотя лично для Ярости и первое, и второе звучали невыносимо тоскливо. Даже противно. И совершенно пресно. Как лист сухого пергамента, хрустящий на зубах. Что ни говори, а, сотрясая основы мироздания, катаклизмы будят и в мясных букашках, копошащихся на поверхности планеты, и в воплощениях и лучшие, и худшие качества. Без этой шоковой терапии они все погрязнут в застое, а потом начнут жирнеть и тупеть.
- Я знаю цену, о которой ты так красиво болтаешь, но с самого начала я была готова заплатить не только её, но даже гораздо больше, - Ярость не только догнала Надежду, но и обогнала, преграждая путь. - Выброшенные на улицу заражённые люди, ты говоришь? Да, я знаю, я считаю, что так и нужно поступать. А лучше - сразу убить и сжечь, чтобы они не бродили по городу, распространяя инфекцию. Есть и другая сторона вопроса, она есть! Да, бросить на произвол судьбы близких - плохо, низко, недостойно, но её отражение такое же поганое и трусливое! Тот, кто, ощутив в себе признаки подступающего палача, сам не запирается от своих друзей, супругов или детей или не покидает родной кров - предаёт их! Ясно?! Он как бы соглашается уволочь их на дно вместе с собой! Разобщённость не зло, а единственное спасение, коль скоро у нас нет вакцины. Лекарство не существует, а, значит, единственный способ не дать передохнуть всем остальных - прогонять и убивать тех, кто представляет опасность! Твои убеждения отчасти даже чем-то прекрасны, но под ними нет никакой опоры, пока они не изобретут средство останавливать это дерьмо ещё в зародыше, лишь оно только сунется к ним! Прекрати витать в воздушных замках и видеть мир светлым и розовым местом? Подумай, чёрт тебя дери, головой, идиотка! Они всё равно смертники, их не спасти, зато можно спасти от них тех, кто ещё жив и здоров. Эти больные - уже не люди, они никто! Никому не нужные смертники, которые ещё дышат и всё понимают, пугают тебя и вызывают горячее стремление сделать для них хоть что-то, но представь, насколько хуже будут выглядеть вымершие до последнего человека города, пустые дома и груды из тысяч трупов! Вот чего стоит твоя доброта, вот к чему ты толкаешь их, выигрывая напрасные минуты для тех, кто уже обречён! Чем быстрее мы расправимся с ними - тем лучше! Я знаю, о чём говорю, я трижды с начала эпидемии подхватила эту дрянь сама. Пакость текла по моим венам, разъедая их. Я хотела понять, каково тем, кто ввергнут в это состояние внезапно и безжалостно. Тем, кто ещё недавно мечтал достичь многого, и вдруг столкнулся с тем, что ему остались считанные часы, при наилучшем раскладе - дни. К счастью, мой огонь может меня исцелять, но со смертными такое не проходит, когда я попыталась, то просто сожгла случайно заживо несколько человек, так что мой метод годится только мне...
Ей так больно после слов Надежды не оттого ли, что она никому не доверяет, кроме себя? Не может. Ей не на кого положиться, у неё нет опоры, и, если она споткнётся и полетит в овраг - никто не подхватит. Ярости страшно подпускать, ведь это значило для неё неизбежное разочарование. Помнит, плавала, больше ни ногой в этот мутный омут. И огонь у неё есть только тот, который Ярость сама породила и несёт в себе уже столько веков... Ей не об кого зажечься, её родной брат - Ненависть, бич всего мира, озлобленный и никогда не насыщающийся демон. Вот она и бесилась так, что, казалось, вот-вот всю улицу к Дьяволу запалит из конца в конец, зарево будет дотягиваться до Рая наверху и проникать в самые бездны Ада внизу. Но нет, у неё не было сил. Физических - хоть отбавляй, энергии тоже прорва, а вот моральные - на нуле. Подкосила её Надежда, срезала, прибила к земле, как дождевые капли приминают траву и тушат тлеющие угли.
- А твой доктор - трус и лицемер. Если бы он захотел по-настоящему, он бы наверняка нашёл, чем переубедить тебя. Он поступил непрофессионально, - устало договорила Ярость, не пытаясь оскорбить. Отсутствие причин для уважения к мёртвому Паскалю не было маской, призванной обидеть Надежду. Отзываясь о нём дурно, она лишь констатировала то, что считала очевиднейшим и элементарнейшим фактом. - Ты вообще далеко собралась, юродивая моя?
И это тоже не обзывательство, в мнении Ярости Надежда была такой. Святой дурочкой с её нелепым подвигом. Слабая, тоненькая, как хворостиночка, идёт - чуть не шатается, а обличает мир в недостатке тепла и сочувствия к тем, кто младше, меньше, слабее, одним лишь своим примером, даже и без слов. А уж начав говорить... Ух! Надежда кричит. Ярость видит её безмолвный вопль, застревающий между рёбер, в полыхающих лёгких, в разгорячённом мозгу и поперёк глотки. И Ярости стыдно за то, что она не умеет стать другой, той, кто облегчил бы ношу Надежды, разделил бы этот вес с ней. Ярость не станет считаться с количеством покойников - а Надежда упрекнёт её в каждом, даже если найдёт в себе великодушие промолчать. Взглядом, видом упрекнёт. Нет, им никак не столковаться, не стоит тешить себя напрасными мыслями и поддаваться порывам.
[icon]https://forumstatic.ru/files/0019/ab/95/14934.jpg[/icon][sign][/sign]
Горечь досады на собственное бессилие ощущается почти на вкус. Надежда поспешно отворачивает лицо, чтобы не показывать Ярости бездонной тоски, плещущейся в глазах. Сжимает в кулаки тонкие пальцы худеньких рук. Всё нормально. Так и должно быть. Иначе - не может. Дыши ровно и спокойно и делай то, что намеревалась, то, что можешь. Как Сократ вручил себя на суд афинян, так и ты плыви по течению собственной судьбы. Покорно и вместе с тем с гордо поднятой головой. Веря в правду, знамя которой несёшь в своём сердце. Пусть не слова говорят за тебя и за неё, но поступки. Если по мнению Ярости они будут глупыми и бесполезными - это целиком её право, ты ведь не знаешь способа переубедить её - так оставь.
Упрямая девочка, не обладающая силой и навыками для борьбы, но наделённая твёрдым и упрямым духом. Не знающая что, как, почему, не видящая общую картину, дрожащую, рассыпающуюся, путающуюся в её уме, но всегда - ищущая свет. Ярость, дорогая, пламенная, тебе ведь только мерещится эта зияющая пропасть, мешающая шагнуть навстречу и оказаться на одной стороне. Огонь - ярчайший источник света, разве не видишь ты связь, которой никуда не деться, сколько бы ни пришлось сбиваться, не умея понять друг друга и найти общий язык. Тебе только кажется, сестра, что мы идём порознь, и мне тоже кажется, но это не так, ведь есть общее ядро, намного глубже всего, лежащего на поверхности. Послушай, Ярость, мы обе упускаем что-то, видим только часть, но всё это - не так просто, не так просто. Послушай... ведь если звёзды - зажигают, значит - это - кому-нибудь... нужно?
Надежда сворачивает на соседнюю улицу и направляется к возвышающемуся над прочими зданию больницы. Внутри её встречают две женщины - сестра Корнелия и Эрмина, жена пекаря.
- Здравствуй, Анна, - произносит Корнелия устало.
Анна кивает, смотрит вопросительно, одними глазами тепло улыбаясь Эрмине.
- Доктор?
Отвечать не нужно, Корнелия понимает без слов. Вздохнув, продолжает. Времени почтить память. как полагается, у них сейчас нет, да и доктор счёл бы, что лучший способ сделать это - продолжить завещанный им труд.
- Тебя ждут, но сначала я бы хотела, чтобы ты присоединилась к нашей беседе.
- Разумеется.
- Эрмина беспокоится о том, позаботится ли кто-нибудь о её сыне. Как ты знаешь, сестра его ушла на прошлой неделе. Отец запил и не показывался дома несколько суток. Брат отца, вернее его жена, отказывается пустить Эрмину на порог.
- О чём речь. Я уверена, Ио поможет.
- Это хорошо, - пробормотала Эрмина, - это хорошо. Я не боюсь чумы и не боюсь смерти, но я боюсь оставить моего малыша. Как он без меня?
Она разрыдалась и закрыла лицо руками.
- Тише, тише, - Анна похлопала женщину по плечу. - Я обещаю, мы сделаем всё, что в наших силах.
- Теперь, - вмешалась Корнелия, - вы позволите врачу осмотреть вас?
- Да, да... я слышала - лекарства ещё нет? Поэтому ушла моя девочка. Она думала, в более крупном городе, ближе к держателям власти, скорее найдут решение. Но она ошибалась, моя малышка, правда? Дело ведь не в этом, все равным перед Ним, и светлая голова может найтись в любом месте. Ученик доктора - у него ведь светлая голова? Мой малыш играл с ним в камушки. У мальчика доброе сердце. Господь любит тех, у кого доброе сердце, он может показать ему, как спасти нас, правильно я говорю?
- Всё может быть, дорогая. Доктор работал над поисками лекарства, и Фабиан, помогавший ему, продолжает работу.
- Знаете, мой сынишка, ему ведь всего восемь лет, а он мне сказал, что тоже хотел бы помогать. Но я его не пустила. Заразишься ещё, сказала я ему, а ты ведь ещё совсем маленький. Может, это мне наказание? Я хотела, чтобы он выжил, а он хотел быть хорошим человеком. Но я боюсь подумать, что это может случиться и с ним. Немыслимо.
Эрмина чуть покачнулась, Анна и Корнелия одновременно подхватили её под руки.
- Простите... я только утром обнаружила первые симптомы... но на ногах, наверное, держусь уже не так хорошо. А ведь я думала, что буду жить ещё долго! Мои родители дожили до глубокой старости. Оба никогда не болели. И я тоже. Как же так? Одно утешает - скоро я свижусь с ними, я скучаю по матушке и отцу... Это ведь правда? Скажите мне, - прошептала Эрмина сдавленным голосом. - Правда, что смерть - это не конец? Простятся ли мне мои грехи? Увижу ли я матушку с батюшкой? Знаете, я помню, как была маленькой... - Эрмина снова расплакалась, плечи её дрожали.
- Пойдёмте. Вам нужно отдохнуть. Вас осмотрят позже, а пока мы отведём вас в спальню, вы поспите.
- Но ещё же день, я вовсе не устала.
Анна пристально посмотрела ей в глаза.
- Что-то не так?
- Я боюсь спать. Мне снятся кошмары, ужасные, яркие, невыносимые. Всё, что угодно, только не сон.
- Не беспокойтесь. Вы можете мне довериться - я обещаю, что вы будете видеть только самые добрые сны.
[icon]https://forumstatic.ru/files/0019/b3/4d/33154.png[/icon]
Ага, то есть, если слов недостаёт, и позицию аргументировать мы так и не научились, равно как и защищать - надо убегать, уворачиваясь от прямого и чёткого ответа?! Кое-кто ни на каплю не повзрослел со времён Египта, всё такое же недоразумение на тонких ножках! Принцесса, пальцем деланная, в лоскутном платье из нарезанных чужих поношенных вещей и жестяной короне! Надежда всё так же труслива и робка, и, Ад и демоны, как же она выводит из себя! Всякий раз, когда Ярости кажется, что дальше уже некуда, эта курица показывает очередной рекорд! Ярость чуть не завопила от обиды. Тянуло расплакаться от невозможности достучаться до тупой девчонки, то ли воображавшей себя персональной мессией, то ли просто витающей в своих каких-то придуманных облаках. Впрочем, ничуть не слабее ей хотелось догнать дуру и надавать ей пощёчин. А ещё - метать громы и молнии, раскатывая весь город, как пекарь - тесто, делая из домов и людей лепёшку из мяса и камней, месиво крови и обломков. Молнии, разумеется, шаровые, из огня, ведь способность призывать настоящие получил Ненависть, а не она, увы... Ярость досадовала на то, что до неё никак не доходило, почему Надежда остаётся здесь и лезет хлопотать вокруг обречённых так, словно в этом есть смысл. Людишки заслуживают, чтобы их окунули в испражнения, по крайней мере - в подавляющем большинстве своём, а редкие исключения настолько редкие, что ради них не стоит утруждаться. Мир, чёрт побери, чудовищно пропащее и гадкое место, и почему-то хотелось доказать это Надежде, хотя Ярость вовсе не была бесчувственной и чёрствой садисткой, не настолько. Наверно, винить во всём следовало отрешённость, оторванность Надежды от того мира, который видела, знала и понимала Ярость. Они словно принадлежали разным измерениям, и невозможность заглянуть в чужое бесила неимоверно. Ярость порой осознавала, до какой степени недалёкой является, но смириться с таким положением всё никак не могла. Даже визиты к Мудрости не помогали поумнеть. А ведь она старалась изо всех сил, но похоже, верно говорят - выше головы не прыгнешь. Своего потолка Ярость, наверно, уже достигла, и теперь бодалась в него макушкой, всё ещё строптиво и настойчиво пытаясь пробить окаянную преграду... А получала лишь закипающие мозги и вечную головную боль. Люди часто утверждали, что злиться вредно для здоровья - и были правы, Ярость часто испытывала это на себе же самой. Так почему бы ей в таком случае не сдаться, спрашиваете? Сложить лапки, убраться в Чертог и оттуда наблюдать, как homo sapiens опять с успехом себя гробят, как предаваясь излюбленному хобби, давней и нежно хранимой традиции? Ха, она бы ушла, ей тут ничего не понравилось, но, к несчастью, тихо и мирно ретироваться восвояси не выходило. Суть не позволяла. И проблема не в её склонности находиться в центре внимания - уж без чего, без чего, а без такого она точно обойдётся. Просто Ярость не привыкла сдаваться и отступать. Да, бесспорно, гнев отвратительный советчик и ещё худший проводник, затащит в такие дебри и такие болота, откуда и за тысячу лет не выберешься. Но Надежда не права всё равно! Она стремится помогать, протягивая руку страждущим и шепча слова утешения, но не вредит ли этим вдвойне? И вообще - готовы ли они слушать и воспринимать то, что Надежда им предлагает? Чума всех заставляла оставаться "на своей волне", сторониться и бояться остальных - было бы вовсе не удивительно обнаружить поблизости и Отчаяние со Страхом, причём у них корма отыщется побольше, чем у этой альтруистичной наивной тупицы... Нет, небагодарным свиньям та парочка подходит куда лучше, чем чистая и невинная Надежда! Ярость возвратилась к идее, что куда добрее и снисходительнее к жалким глупым смертным будет всё тут сжечь, как она и намеревалась изначально. Разве не очевидно - ловить тут нечего! А, если вспомнить вдобавок ко всему о законе вселенского равновесия и получения ровно того, что притянул к себе если не поступками, то, как минимум, эмоциональным состоянием, настроением, мыслями, и, значит - эти люди сами виноваты, они заработали болезнь себе в карму, их постигла расплата за иные прегрешения. Честно и правильно ли это? В конце концов, даже смерть - вовсе не плохо, это лишь процесс самоочищения мира, природа обновляется, удаляя из себя всё, что ей не потребуется в дальнейшем. Так или иначе - местные жители ничего не значат ни для будущего своей планеты, ни в масштабах всего бытия. Так, песчинки, упавшие в жернова судьбы. Из-за такой чепухи те, естественно, не остановятся.
Нарочно отправившись в противоположную от Надежды сторону, Ярость, всё ещё не приняв такого завершения диалога, истово и бурно пламенеет. Рыжие волосы похожи на львиную гриву, на магмовый водопад и на степной пожар. Еды для неё в этом брошенном всеми богами и демонами городе тоже предостаточно - и она физически чувствует себя превосходно. Какая разница, что душу раздирает на ошмётки, как старую половую тряпку, которой даже нанесённую с улицы грязь уже не убрать, лишь развезёт ту повсюду и всё. Она терпеть не может церкви, её раздражают молящиеся. Ничего им не будет, когда они сдохнут, ходячие мешки с мясом, костями и всякой второстепенной требухой! На небе пусто, никто не наблюдает оттуда! Как им удаётся так обманываться?! Они словно беспрестанно пьют сахарный сироп фальшивых упований и весьма похожего на их овечьего блеющего Спасителя нытья о том, чтобы их "миновала чаша сия"! Ничтожества! Мокрицы под подошвами сапог - и те больше достойны сострадания, ведь мокрицы естественны, они такими на свет возникли и не пыжатся изобразить из себя пупы всея сущего! У людей же ничего, извиняющего их апломб, нет! Ублюдочные попытки спрятаться за спину картонного, как вывеска на ярмарке, божка! Бесполезный лепет - наплодили потомства, а теперь боятся за него, животные, обучившиеся много болтать без толку и цели!
Ярость находит ближайшее здание, предназначенное для молитв, и запаливает его со всех концов. Пусть не станет лживых икон с благостными ликами идиотов с пустыми и стеклянными глазами дохлых рыб! И ей плевать на то, что внутри находится кто-то из прихожан - всё равно скоро издыхать, а благородный огонь всё же как-то менее подл и коварен, чем околевать под забором, скрючиваясь в корчах от боли... Ярость сделала это и с чувством если не выполненного долга, то правильного действия пошла дальше. Возможно, в городе есть и другие подобные заведения. На них она отыграется за то, что Надежда не позволила провернуть со всей этой зловонной дырой, кишащей личинками-паразитами. В данный момент Ярость держала людей именно за эту дрянь. Она наслаждалась, внимая крикам сгорающих заживо, представляя, как с них слезает шкура, как обугливается плоть. Оставляя их позади. И это всё равно быстрее и гигиеничнее, чем чума. Их ужас и муки скоро закончатся, а вот остальным не повезло, им суждено прозябать в заражённой зоне и дальше.
[icon]http://s7.uploads.ru/t/gfZ9t.png[/icon][sign][/sign]
Когда Надежда прибежала к церкви – вокруг уже собралось слишком много народа, и ей не удалось пробиться ближе. Она сразу поняла, что произошло, и её передёрнуло. Ледяная дрожь пробежала вдоль позвоночника, в голове осталась лишь звенящая пустота, в которой первым всплыл лишь один вопрос. Зачем? Для чего – так? Кажется, впервые в жизни Надежда так сильно боялась сестру – и, вместе с тем, хотела схватить её за плечи, тряхнуть и выкрикнуть в лицо всё, что думает об этом. Насколько это жестоко, неправильно, бесчеловечно, гнусно, ужасно… Вот только Надежда слишком хорошо понимала, что подобными увещеваниями не остановить Ярость, если та уже закусила удила и понеслась, не разбирая дороги. Наоборот, можно спровоцировать на что-то ещё худшее, Надежда, увы, успела в этом убедиться не раз в своей жизни на горьком опыте. Она не понимала, что ей делать, по щекам помимо воли текли ручейки солёных слёз, она ощущала их вкус на губах, влага застила ей глаза, не позволяя видеть дальше вытянутой руки, да и даже так всё расплывалось. Надежду мутило, она не могла понять и принять бессмысленного убийства, и в такие моменты ей чудилось, что маска заботливой, внимательной и любящей сестры лжёт, а на самом деле Ярость по сути своей и есть вот это, и ничего, кроме этого. Надежда отказывалась в это верить, постоянно искала что-то ещё, но обстоятельства раз за разом совали ей под нос подтверждения того, что правы именно те, кто считает рыжую чудовищем, а не те, кто принимает её и полагается на неё.
И Надежда побежала. Спотыкаясь, шатаясь, чуть ли не падая через каждые десять шагов. Она искала Ярость, давясь рыданиями, не имея ни малейшего понятия, что скажет ей, когда они снова встретятся, ведь ей уже не удалось убедить сестру словами. Впрочем, Надежда не могла не задаваться вопросом, не сама ли косвенно виновата в случившемся, ведь, возможно, она просто не подобрала нужных аргументов, не говорила на языке, способном достучаться до души сестры. Надежда корила себя – знала ведь, какая та вспыльчивая, импульсивная, никогда не думающая о последствиях своих поступков! Ей не следовало уходить, она зря не постаралась увлечь Ярость за собой. В бешенстве рыжая опаснее чумы – убивает быстрее и масштабнее. Надежда ревела, хотя и понимала – если сестра застанет её в таком виде, то, пожалуй, врежет посильнее, и на этом всё кончится. Ярость, кажется, полагала слёзы признаком слабости духа. Что же, Надежда готова признать, что она действительно не сильная, не стойкая и даже не умная! Зато она не сжигает людей просто для того, чтобы сорвать своё дурное настроение! Стоп, нельзя начинать с обвинений – жертв будет ещё больше, сестра, когда ей вещали о том, какая она плохая, начинала специально вести себя ещё хуже, мол, вы вот болтаете всякую ерунду, но даже не представляете себе всей глубины ужаса, который я способна натворить, так вот вам, получайте!
Надежда осознала, что непоправимо заблудилась в чужом, по сути, городе, агонизирующем от эпидемии чумы, задыхающемся в собственных миазмах, бьющегося в корчах, стонущего и ворочающегося, лишь когда до неё внезапно дошло, что она нарезает по улицам круги. Потерявшаяся и одинокая Надежда – как это символично! Она бы оценила, если бы ситуация не была настолько серьёзной. Если не поторопиться – сестра продолжит очищать местных жителем пламенем, не спрашивая их мнения, не давая им ни шанса на спасение. Это её метод, и, по зрелому размышлению, Надежда не находила в себе сил осудить Ярость за это. Возможно, та права, возможно, гуманнее дать им всем погибнуть быстро и относительно легко, а не чахнуть от медленно, но целеустремлённо и неумолимо пожиравшей тела хвори, пока больные и их родственники погружаются в пучину боли, страха и злости, а потом – уныния и апатии… В этом что-то было, да, было, но Надежде претило просто согласиться на массовую расправу, не попытавшись наладить хоть немного. Никогда не поздно разжигать погребальные костры, как и не поздно сказать сестре, мол, тут нечего ловить и напрасно ждать улучшения, жги, пока не останется от домов и их обитателей только остывший серый пепел. Надежда – это всегда усилие смотреть в будущее и тянуться к нему. Она привыкла обещать, что всё непременно рано или поздно будет хорошо. Надежда и впрямь верила в это, она отказывалась сдаваться уже лишь потому, что это решение всегда напрашивается первым и выглядит самым привлекательным. Не барахтайся и не кричи, не рвись вперёд, не старайся освободиться, это бесполезно и глупо… Ну, нет, ещё чего!
Впрочем, она бы, может, и бросила своё сумасшедшее и почти самоубийственное занятие, не имея ни малейшего понятия, куда отправилась сестра, но тут на противоположной стороне улицы мелькнула знакомая пламенная грива. Надежда метнулась туда, с разбегу налетела на Ярость сзади и обхватила её обеими руками, крепко обнимая, не давая больше ни шагу ступить.
- Прекрати! Ты не должна!
Это вырвалось у Надежды само собой, вовсе не так она хотела возобновить их разговор. Нож, воткнувшийся в её сердце при виде пылающей церкви, провернулся в ране и выдал вот такую нелепость. Торопясь, пока сестра не оттолкнула её в отвращении, Надежда продолжила чуть ли не скороговоркой:
- Пожалуйста, не надо, они же… Даже не все были заражены! Люди ищут прибежища в религии, потому что она даёт мир и утешение их душам в мире, где всё обернулось против них! Им важно иметь этот спокойный и милосердный уголок, даже если это самообман, даже если он на самом деле вовсе не защищает их, даже если они сами понимают, что придумали себе Господа! Сестрёнка, Бог вовсе не на небесах, но он и не только выдумка брата Веры… Бог – это наше стремление держаться друг за друга и оставаться рядом с близкими, когда они умирают, не переживая о том, что они нас заразят… Потому что они такие же живые, как ты и я, и они так же чувствуют, они чувствуют всё до последних минут! Ты отпускаешь их из мира, где их отвергает даже собственная плоть, уступившая смертельной заразе… И, наверно, это было бы хорошо, но ты отнимаешь у них возможность попрощаться с тем, что было им здесь дорого, возможность признаться родителям или детям, братьям и сёстрам, товарищам и возлюбленным в том, как они на самом деле были им дороги, даже если перед началом чумы находились в ссоре и мириться не собирались. А кому-то важно успеть исповедоваться в грехах и получить отпущение, и нет никакого значения, что гниющим в могиле это не поможет… Им это важно, пока они живы, и ты не судья, чтобы отнимать у них такое право! Люди вовсе не букашки, сестра, присмотрись к ним повнимательнее – и ты заметишь, как они похожи на нас! Я знаю, что так ты выражаешь свой протест чуме – как умеешь, так и показываешь… Но не надо! Так ты ничем не лучше её!
Сумбурная, сбивчивая, наивная речь… Подействует ли на сестру хоть чуть-чуть? Надежде было стыдно за недостаточную, по её мнению, точность формулировок, за то, что ей не дано просто взять и вложить своё видение в эту упрямую рыжую голову, дать той взглянуть на себя со стороны и содрогнуться. Ах, ну, отчего же всё на этой странной старой планете устроено так сложно?! Надежда мечется из тупика в тупик, кричит, срывая голос, разбивает ладони в кровь об окружающие её каменные стены. Будто в дурном сне, где закольцевались одни и те же коридоры, а воздух стал вязким, подобно смоле. Ей плохо, невыносимо плохо, и она вцепилась в сестру, как утопающий - в спасительную соломинку.
- Ты не уважаешь меня, потому что я слабая, да? Но, раз так, покажи мне, что значит быть сильной! Покажи мне выход отсюда! И это не подпалить город от края до края и утащить меня в Чертог!
Конец фразы Надежда с трудом из себя выдавила. Она упала на колени и зашлась в приступе кашля. Ох, нет, только не это! Неужели?.. Как же мало она протянула!
[nick]Hope[/nick][icon]https://forumstatic.ru/files/0019/b3/4d/33154.png[/icon]
Ярость уже совсем было собралась наградить сестрицу грозной и агрессивной отповедью, но тут произошло такое, от чего на её нижних ресницах блеснули слёзы, а дыхание перехватило. Она потянула Надежду на себя, заключая в крепкую, но заботливую хватку рук, прижимая ту к груди, взволнованно, если не сказать нервно, вздымавшейся и опускавшейся, пытаясь придумать и не находя способа уберечь ту, спасти. Интуиция подсказывала, что насильственные методы, такие как "взять и уволочь в Чертог", тут не сработают. Надежда умеет пободаться за свои принципы с достойным лучшего применения упорством и, хотя по ней не скажешь, ни за что не поступит так, как ей кажется неправильным, кто бы и как рьяно ни убеждал её. Она останется, чтобы напоминать людям о том, что не всем суждено умереть, и что с эпидемией наверняка справятся, и пусть это послужит утешением перед тем, как смиренно и достойно встретить конец... Символично, что и Надежду подкосила эта чума - она сносит все жалкие психологические заслоны человека и принуждает столкнуться лицом к лицу с неприглядной правдой: смерть вокруг, от неё не скрыться, она догоняет быстрее, чем ты бежишь. Смерть терпелива и обстоятельна, она знает, что рано или поздно в любом случае получит своё. Не считаясь с жалкими потугами преодолеть или обойти её, она забирается в окно там, где от неё запирают дверь. Когда у этих людей не будет больше надежды - смогут ли они выбраться? Именно поэтому Ярость и понимала, что Надежда никуда не пойдёт, не бросит их, продолжит пытаться всем светить, даже если ей станет нечем. Сестра всегда старалась быть полезной, и Ярости стало стыдно, что она этого не замечала и не ценила. Теперь в чистых глазах Надежды плескались боль и решимость, она явно не считала, что всё кончено, хоть и осознавала, как мало ей осталось.
Ярость отвела Надежду обратно в тот дом, кусая губы и жалея, что почти не может помочь. До самого конца она сидела рядом и разговаривала с Надеждой о таких вещах, которых они прежде даже не упоминали, приносила питьё, пыталась хоть немного отсрочить конец слабыми и едва работающими лекарствами, держала сестру за руку. Натужно улыбалась, пряча то, как её раздирает изнутри какими-то кривыми крючьями. Ярость ощущала их почти буквально. Она защитница всех воплощений, но вот ей показали врага, которого ей не по зубам сокрушить. Как тут удержаться от обвинения себя в бесполезности и никчемности?
- Человек умирает, и больше его не будет. Понимаешь? Создать его заново невозможно, и второго такого же не существует. Крохотные мелочи, составляющие жизнь, и делают её уникальной. Запомни это, пожалуйста. Ничего не грустно и не потеряно, пока ты не исчез... Мы, зная, что переродимся, дорожим этим удивительным даром меньше. Мы не боимся смерти, причём в худшем из смыслов, нам кажется, что это дёшево стоит, и людей можно использовать как разменные монеты в бесконечных играх. Нам приелось многое из того, чего кто-то лишён от рождения. Мы перестали обращать внимание на чужие страдания. Некоторые из нас разучились вообще, или же в них изначально не было такой способности. Прошу, не давай им забыть никогда!
- Ты так говоришь, словно прощаешься навсегда, - отвечала бледная Ярость.
- Нет. Я обязательно вернусь.
- Тогда почему?..
- Никто, кроме тебя, этого им не покажет. Ты яркая, ты горишь... Ты можешь созидать, а не губить и разрушать. Твоё пламя... Сделай его жизнью, а не смертью... Пожалуйста...
Порой приходили посетители - одни с гостинцами для Надежды, другие с просьбами, которые некому было исполнить. Ярость делала всё, что могла, вместо сестры, хотя ей всё ещё не удавалось поверить, что в происходящем, в их жалких потугах есть хоть какой-то смысл. Она бы с большей лёгкостью добила их - но при Надежде не могла, не смела. Слабость сестры подкосила её, и Ярости очень хотелось ей хоть чуть-чуть угодить. Да, ради Надежды, а не этих людей, она старалась позаботиться о них. Идея Надежды, то сверкающее зерно правды, что та старалась донести Ярости, никак не давалось её разумению, просачивалось сквозь пальцы, не давая в сухом остатке ничего. Из смертных Ярость с натугой признавала только гениев, презирая тех, кто вне их числа - безликую и безымянную серую массу... И ещё она всё время задавалась вопросом, что же подразумевала Надежда под "показать, что значит быть сильной". Явно не глобальную зачистку человечества вместе с чумой - радикальные меры против навалившейся беды. Она бы не поколебалась, потому что откуда у этих говорящих кусков мяса вообще возьмётся ценность? Земля ими битком набита, а они её портят! Зато сочинили себе ублюдского Бога и разбивают лоб в поклонах Ему.
- Небо. Посмотри на небо. Оно не меняется, оно открыто для всех. Это безусловное принятие. Для него нет лучших и худших, оно любит всякое насекомое.
- Не вижу ничего особенного. Скука одна.
- Надо смотреть иначе.
- И к чему ты ведёшь?
- Тебя видят все. Будь для них небом, а не бездной.
Ярость, наверно, ни разу ещё так много не думала, даже в том воплощении, которое училось у Мудрости. С ним было как-то легче, а способа Надежды выражать идеи она не улавливала.
Она не перестала думать, даже когда Надежда уже не дышала.
[icon]http://s8.uploads.ru/t/FUwJn.jpg[/icon]
Вы здесь » What do you feel? » Earth (Anno Domini) » [личный] "В лоне великих катастроф зреет страстное желание жить." ©