Он бы даже не назвал себя дрейфующим телом - за отсутствием тела. И не только бренной оболочки. Его не было. Нигде и никогда, ни в каком состоянии. Просто не было. Это чувство не рождалось, все его воспоминания о каком-то там существовании - фикция. Слабая, блёклая, нежизнеспособная. Заслоняющая собой единственную допустимую для него реальность - вечно спускаться всё ниже и ниже в пучину безмолвия и апатии. Апатия? Нет, его обычное настроение. Зачем отрицать очевидное? Он и сам лишь неотъемлемая часть пустоты. Хотя... Как можно являться частью пустоты, ведь она априори ни из чего не состоит? Логическое противоречие, однако, некая ещё не растворившаяся в безразличии ко всему часть рассудка уцепилась за эту мелочь. Где-то здесь крылся подвох. Но какой? Его не нашаришь онемевшими пальцами - рук-то не осталось. Не увидишь глазами - то ли он ослеп, то ли смотреть не на что. Сквозняк пробирает... Что? У него же нет ни плоти, ни костей. Да и как ему себя называть? Имя - якорь, удерживающий на одном месте, определяющий принадлежность к чему-то, но разве может быть пункт отправки или назначения у того, кто никогда не рождался? Имя даёт чёткое определение тому, кто ты и что ты. Вот почему его наверняка никак не зовут. И, вдобавок ко всему, имя обычно служит опознавательным знаком для других, а он тут совсем один. Ради самоопределения? А откуда ему вообще знать, что это такое и как оно бывает? Но что, в подобном случае, заставляет его думать, будто прежде имя у него было, и он весьма чётко определял, кем является и чего хочет? Здесь же невозможно хотеть. Значит, он находился где-то ещё? Он испорчен, отравлен беспочвенными мечтами о несбыточном, как ему удаётся это? Странное знание, что он упускает важное, что нынешнее не-бытие - вовсе не его добровольный и осознанный выбор, а принуждение... Из его души капля за каплей сочится драгоценными искрами содержимое. Когда оно иссякнет - что с ним произойдёт? Слово "смерть" казалось странным, неприемлемым, ни в какие ворота не лезущим. Тем не менее, оно ощущалось также и как наиболее подходящее. Но как это следует правильно трактовать? Куда девается исторгнутое из этого мира? Что испытывает основное действующее лицо данного события? Для всех остальных доступа к нему больше нет, само собой, занавес падает, как и последняя горсть свежей земли на могилу, но что насчёт рассказа от первого лица? И одинаково ли это для всех и каждого, или же всякий проходит через индивидуальные испытания? А есть ли шанс отказаться или присоединиться к кому-нибудь? Гибель - черта, которую не перешагнуть рука об руку ни с братом или сестрой, ни с возлюбленным, ни со своим ребёнком. Даже если вы решите прийти вместе - она непременно вас разделит навсегда. Но что, если это лишь вопрос недостатка воли, упрямства или смелости? Кто дерзнёт открыто и нахально возразить в морду высочайшему судии? Смерть нагоняет такой ужас на впечатлительных людишек именно благодаря этим двум пунктам. Первый - её беспристрастнаяи суровая неотвратимости, обязательность, незыблемость. Второй - абсолютная неизвестность. Им жутко думать, что за ней ничего не окажется, но не менее леденит и предположение, что там вдруг обнаружится нечто, способное заставить пожалеть, что ты просто не сгинул. Он на несколько порядков выше простых человечков, но и он задаётся теми же вопросами, априори неразрешимыми. Все запертые замки, к которым ещё не подобран ключик, все недоказуемые теоремы остаются такими лишь до тех пор, пока кто-то не усомнится в их сложности и, принявшись за дело, не опровергнет отсутствие ответа. Самая крепкая защита не исключает гения, который в один прекрасный день вдруг догадается, как её взломать. Но ему пока никак не удаётся догадаться, текучая вода обволакивает разум, стеклянное крошево колет в самое сердце, как осколок льда, превративший Как в принца, запертого в покоях Снежной Королевы. Кажется, из этих угловатых крохотных кусочков надо сложить "Вечность"? Но что такое вечность? Как допустить самую идею того, что реально наличие на свете чего-то незавершающегося? Это абсурд, ловушка для мозга!
Серый, особенно такой, граничащий с полностью обесцвеченным - его нелюбимый оттенок. Ненавистный даже. До тошноты и желания расколотить что-нибудь большое и тяжёлое. И его заперли наедине с этакой пакостью! Но... Вырваться некуда. Да и незачем. Его вряд ли кто-то ждёт, а, даже если и так - ему всегда было наплевать на то, что там другим надо от него. Если он помогал им - то лишь по личной инициативе. И он всё ещё не мог вспомнить, кто такие эти они, и чем конкретно и когда он им помогал. Выбраться ради собственного спасения? Но ведь он не знал, станет ли ему там действительно лучше. И от чего спасаться? Надо ли? Он привыкнет, рано или поздно это обязательно случится. Внутреннее отторжение перестанет его тревожить. И тогда... Он наконец-то обретёт покой и тихо утонет в благословенном забвении.
Зов. Смутно знакомый голос. Речь не пробилась бы сквозь толщу тишины, так что, получается... Нечто неуловимое, щекочущее память на периферии восприятия, изменилось. Гнев? Он - Гнев? Он носил это прозвание прежде? Где? Неужели... Сейчас ему объяснят, заполнят лакуны, по содержимому которых он тосковал, даже позабыв, каким таким загадочным сокровищем оно являлось, благодаря чему стало таким важным для него?
- Кто... Ты?
Что-то мягкое, тёплое и дышащее, с сердцем, колотящимся и мечущимся, как свихнувшееся, прижалось к нему. Он же настолько отвык от звуков речи, что с преогромным трудом постигал смысл фраз. Тот доходил до него лишь размытыми отрывками.
- Куда... Ты забираешь меня?
Он не уверен, что готов покинуть это место. Оно, во всяком случае, ему уже знакомо, а что по ту сторону - неведомо, и оттого пугает. Там тоже будет шум? Много шума? И всё ослепительно сияющее,  как глаза этой странной девочки? А хорошо ли это? Найдётся ли ему там, чем заняться? Огромное и чужое... Он содрогнулся.
- Нет... Оставь... Меня.
Однако, вопреки своей же реплике, он вцепился в неё и прижал к себе так, словно пробовал слиться воедино, вобрать её в себя, и самому погрузиться в неё. Отпустить? Ему не хватало на это сил. У него так давно не было собеседника! Он соскучился по банальной болтовне и по смеху. Но можно ли довериться ей и последовать туда, куда она уже влечёт его? Не совершит ли Гнев - да, он принимает имя, оно ничуть не хуже других, - роковую ошибку? Тут он хотя бы в безопасности. А она манит сладкой ложью... И реальна ли вообще эта девочка, или у него стал плавиться рассудок от чересчур длительного пребывания в вакууме, без информации и кислорода? Они встречались прежде? Он точно не узнавал её, но ей известна его прежняя личность. Всё запутанно и сложно. И это лишь дополнительно пугает и отталкивает.

[icon]http://s3.uploads.ru/t/hirPe.jpg[/icon][sign]Какого цвета птицы и
чем пахнут бабочки?[/sign]

Ему ни о чём не сказали ни слово "друг", ни слово "дом", он забыл, как это бывает. Понятие о Нижнем Пределе тоже прошло мимо него - сочетание пустых и глупых слов, лишённых шанса на что-то повлиять. Она не зацепила ни единой ниточки в его душе, лишь поселила смятение и недоумение. Впрочем, они почти сразу растворились, а вернулась глухая отрешённость. Он предпочёл не задерживать реплики гостьи в мозгу, сочтя их лишним грузом, предназначенным лишь дополнительно обременить его - и они просочились, как сквозь сито с чересчур крупными ячейками. Он не испытал ни страха, ни беспокойства, ни досады, ни злости. Ничего, лишь желание, чтобы досадная помеха прекратилась. Бессмысленный набор звуков, как они вообще могут раздаваться так звонко и чётко здесь, в пространстве, принадлежащем абсолютной тишине? Почему этот голос, далёкий и близкий одновременно, тормошит его, заставляет что-то отвечать, как-то реагировать? Если не обращать на это внимание - интересно, исчезнет ли оно? Его клонит в сон, дремота и апатия укутывают в своё толстое, уютное, несущее освобождение от себя и блаженную пустоту покрывало. Разве существует кто-то ещё, кроме него? Разве он сам существует? Из чего состоит этот мир? Здесь некуда стремиться, что, возможно, и к лучшему... Затрачивать силы и время, питать иллюзии, чтобы в итоге всё равно неизбежно разочароваться. Брести по дну пропасти, не намереваясь выкарабкаться, не ища выход. Что его там ждёт? Он порежется об осколки, как птица, разбившая оконное стекло и упавшая на пол вместе с ними. Горе. Боль. Растерянность. Обида. Из чего он состоит? Как попал сюда? И куда это - сюда? Стоит ли ему оставаться здесь - или лучше ответить на призыв? Увы, для этого требовалось усилие воли, то есть, поступок, казавшийся ему бессмысленным. Он не находил ни одной реальной причины напрягаться, начинать всё сызнова. Скучно шевелиться, скучно сосредотачиваться. В одиночестве и в холоде небес, тех, что гораздо выше облаков, он останется идеально застывшим смутным образом. Чем не завидная судьба? Как бессмертие и неуязвимость, но безупречнее и почётнее.
- Зачем? - прошептал он, тут же усомнился, поймёт ли его она, и лениво дополнил фразу: - Уходить отсюда зачем? - мысль ворочалась тяжело и медленно, но кое-что всё-таки выдала: - В чём твоя цель?
Он не понимал, для чего она возится с ним, что мешает ей уйти. Да и кто такая эта она, какова связь между ними? Связь... Достаточно ли важна, чтобы ею дорожить? Кто тянетсявсп лед за стаей лебедей, и посему они голубые? Такие птицы точно бывают? Как он может представить себе птицу, если забыл о них? Они остались где-то далеко, вовне. Ветра, запахи, краски тоже. Птицы едят бабочек и улетают на юг в холода. Бабочки забавные и цветные. Они похожи на маленькие хлопающие ладошки. А птицы - на музыку. Нравилась ли ему тогда музыка? Какое значение несёт в себе колокольчики слогов, сливающихся в это "музыка"? Оно возбуждает в нём бедную тень интереса. Он хочет потрогать птицу. Да? Или дотянуться до высоты полёта? Или попробовать, какие бабочки на вкус? Раз он общается - значит, язык у него имеется. Ведь язык же различает оттенки пищи? Бабочки, наверно, объедение. Следует ли доверять птицам в этом запутанном и сложном вопросе? Ох, а если они воспользовались его доверчивостью и малой осведомлённостью по теме проблемы? Ушлые какие, чёрт возьми! Им палец в клюв не клади... Стоп! Что такое "палец" и как выглядит "клюв"? Он небезосновательно предположил, что уже сталкивался и с первым, и со вторым. Но при каких условиях?
- Какого... я был цвета? - внезапно спросил он. Этот вопрос ему не принадлежал, он всплыл из неведомых тайников его души. Принадлежал прошлому "я"? Или... будущему?
Неужели нашарил ключ? А где высматривать замок, который этот ключ отпирает?
Он поднял правую руку - попутно изумившись, что у него есть вот такая странная и забавная конечность, и она называется рукой, - и коснулся чего-то мягкого, тёплого и живого. Щёчка, круглая, как наливное яблочко, и упругая. Очаровательная детская щёчка. Миллиард потенциальных возможностей. Наверняка и румянец на них тоже выглядит прелестно. Ребёнок воспринимался как нечто совершенно чужеродное и лишнее здесь. Поверить в то, что они уже встречались, не удавалось. Они обменивались какими-то обещаниями? Он что-то должен ей? Какая разница. Ему безразлично. Отныне всё, что происходило между ними прежде, позади. И она вряд ли ему в действительности друг, у него нет друзей. Он и не чувствовал в них потребности. Друг казалось ему понятием, родственным слабости, уязвимости и постоянной неуверенности. Друзья всегда умирают - он ума приложить не мог, почему именно эта уверенность посетила его сердце, но она властно утвердила свои права над ним. Ты непременно похоронишь всех, кто тебе дорог хоть на крупицу, проклятая сучка жизнь так устроена. Ты потеряешь, а он устал терять. Кого? Имена и лица стёрлись, но то, насколько ему было плохо, сохранилось. Дождь... Или слёзы? То и другое - лишь вода. Она утекает в землю, и её как будто бы и не было. Пусть другие плачут, это вовсе не по нему. Он обойдётся без мира, причиняющего столько страданий, загоняющего в тупик, чтобы там сожрать и не оставить косточек.

[icon]http://s3.uploads.ru/t/hirPe.jpg[/icon][sign]Какого цвета птицы и
чем пахнут бабочки?[/sign]

Он - жалкие крупицы ало-золотой пыли, налипшие на стенки плетёного короба. Чтобы их все собрать воедино - придётся немало повозиться, даже несмотря на то, что они лишь жалкие остатки того, что было прежде. Он - капли влаги, высыхающие на оконном стекле после летнего дождя. Он - русло иссякшего ручья, где от прежнего потока осталось лишь несколько мелких мутных луж, не показывающих отражения и дурно пахнущих. У него по-прежнему нет ни малейшей движущей силы, чтобы выбраться отсюда, нет причины возвращаться... А ещё он испытал лёгкий укол разочарования, ведь вовсе не эту розовую девочку он хотел бы увидеть. Это ощущалось чем-то странным, сложным, необъяснимым, на самой грани самоосознания, но там, заплутав среди задворок апатии и бледных ошмётков воспоминаний, заблудилось некое чувство, ещё не получившее имени. Или уже?.. Чьё-то лицо, образ, имя, аромат тщились напомнить о себе, щекоча ноздри и соблазняя ускользающими полунамёками. В груди сделалось тепло, и это не имело ничего общего с утраченным пламенем - Гнев догадался, что кем-то очень дорожил. А, может быть, много кем? Но как же тогда он очутился здесь? Укол - длинная тонкая спица льда в самое сердце. Страх, граничащий с паникой. Жизнь! Боится - значит, не умер. Значит, существует! Холодный взгляд извне - и протест. Не смотри так пристально, не говори, чего я заслуживаю, не смей! Выискался тоже, чёрт побери, и на тебя управа сыщется!
Что ироничнее всего - Гнев вообще не мог вспомнить, что именно ему причинили и за какие прегрешения, знал лишь, что не согласен. Страстное стремление вновь осуществиться, как природное бедствие или государственный переворот, в том мире, что наверху. Гнев принадлежал ему, а не этой бесполезной тоскливой дыре! Пора заканчивать с точанием на одном месте, словно так и положено! Всё это - так же не на своём месте, так же неверно, неудачно, глупо, аляповато и некрасиво, как растёкшаяся прямо у всех на виду огромная аморфная уродливая клякса поперёк бесценного старинного пергамента, у которого нет дубликатов! Но кляксу не стереть, а он - способен всё исправить!
Он никогда не оставался взаперти надолго. Даже самая просторная клетка не удержит его привольного и дикого размаха. Вы ведь не пытаетесь захватить в плен ураган? А рискнёте - вам же, понятное дело, хуже.
Рывок из ломких стен небытия, бьющихся запросто, как зеркальный лабиринт, где какой-то вандал вдруг начал швыряться камнями. Там не было темно, но и светло не было - так, серая хмарь, почти бесцветная, без вкуса, без ориентиров, не дающая даже отличить полёт от падения. А вот теперь всё вокруг них двоих померкло - занавес упал, старые декорации сняты, новые ещё не установлены. Они вне пространства и времени, в том, что ещё не состоялось и даже не знает об этом... И в вечности.
Она - Надежда. Нежная, трепетная, ласковая, добрая. Та, какой он её знал - именно всё это, блаженнное и невинное дитя. Она овевает тёплым дуновением зефира, обволакивает мягкими объятиями. А он - Гнев, всесокрушающая сила протеста бунта, развесёлой злости, как кулачная потеха, где без синяков, ссадин и крови не обходится, но всем здорово и жарко, даже если дело происходит в разгар зимы, на снегу.
Гнев, высвобожденный Надеждой и поднятый ею над всей Землёй, издаёт рычание и рёв чистой стихии. Он закручивается вихрем, расстилается морем огня. Торжествует день подлинного рождения - возрождения, да воскреснет пламя и да вспыхнет до небес, ура! - и гомерически хохочет. Славная вышла шалость, хотя и влетело за неё отнюдь не шуточно! Гнев исправно расплачивается по счетам, давайте, несите сюда, что у кого завалялось, каждый получит, что причитается! Только честно, тащите не только хорошее, но и плохое, вам тоже воздастся сполна!
Секунда. Вторая... И он падает, истощённый, обессиленный, ударяется руками о замороженные камни собственного Чертога. Под его ладонями лёд тает, а твёрдая базальтовая порода разогревается вновь... Ему не хватает тепла, и он падает ничком. На сплошной мерзлоте образуется маленькое пятнышко очищенного клочка возвращённой Гневом в своё владение территории. Он, наверно, выглядит бедным и жалким оборванцем. Как нищий бродяга, возвратившийся в родительский дом лет через тридцать после их смерти и обнаруживший, что под его крышей чуть ли не орда белых каторжников успела побывать. И утащила в загребущих лапах всё, что не развалилось само.
- То место... Я... Исчезал. Но почему? Как... Я... Туда попал? Что я сделал? Что со мной сделали? - едва слышно и почти жалобно прошелестел Гнев совсем не свойственным ему прежде голосом. Колокола грома и рокот прибоя во время шторма ушли из его интонаций, они сделались бесцветными, безучастными ко всему. Он задавал вопросы так, словно не испытывал подлинной необходимости в ответах... Но иначе пока что попросту не мог, он разучился выражать свои нужды, желания, заинтересованность в чём-либо.
Желание подниматься на ноги отсутствовало. Он рассеянно, как бы механически, провёл несколько раз вперёд-назад ладонью по шероховатой жёсткой поверхности, на которой так неаккуратно распластался. Словно бы пытался нашарить что-то вроде отклика - и не находил. Чертог принял его обратно, но молчал, как обиженный... Или слишком глубоко и тяжело повреждённый. Гнев начал было подбирать слова для извинений, но осёкся - грошовой праздной болтовнёй тут ничего не наладишь. Возни предстоит немало, а ему хочется лишь спать, спать как можно дольше... Не сопротивляясь, Гнев сомкнул веки и моментально утратил связь с реальностью, утонув в недрах поджидавших его, как хулиганы жертву в грязной, загаженной и мрачной подворотне, сновидений.

[icon]http://s9.uploads.ru/t/tDXWu.jpg[/icon][sign][/sign]