Это просто стены и просто лед,
Это просто отражение твоих снов.
Время спущено стрелою с тетивы,
Ты - мишень и от возмездия не уйти.

Ты карал и ненавидел сам себя,
В столкновении сгорая в том навеки,
Пустотою манит вечность без огня,
Ожидание - лишь часть тюремной клетки.

Кто-то заперт в темноте из ничего,
Кто-то рвется из глубин прозрачной яви,
Сбудется лишь то, что будет суждено.
Лед всегда найдет себе свой личный пламень.

Время для воплощений - это мгновение и тягучая вечность. Справедливости иногда казалось, что оно вообще замерло мухой в янтаре его силы, пронизывающей Ледяной Чертог. И можно было бесконечно обманывать себя, каждый день ходить привычными путями, носить все ту же маску холода, но часть сознания все равно будет, как пойманная птица, биться о стекло деланного, но такого отвратительно натурального равнодушия.
Хорошо иметь репутацию высокомерной ледяной сволочи порой, и Джей оценил это как никогда ясно после того как сбросил Гнева вниз, в Нижний предел, туда, куда на самом деле хотел бы отправиться сам. Хорошо, когда тебя боятся, после устроенного боятся вдвойне. Хорошо, когда ненавидят, и не подходят из отвращения. Плохо только, если любят, и своим сочувствием пытаются пробраться в тщательно укрытое коркой льда нутро. Любить его, к счастью, желающих не находилось, и уже за одно это хотелось благодарить сжалившееся небо, слишком уж дорого давалась реальность, пронизанная последствиями собственных деяний.
Воплощения видят сны только когда сами этого хотят? Может быть, но признаваться в том, сам желаешь своих кошмаров - почти что прыжок в пропасть. В желанную пропасть. Темнота - желанна и страшна одновременно, порой кажется, что до нее осталось меньше, чем шаг... Но он не мог себе этот шаг позволить, а потому просто продолжал видеть сны. Собственный чертог рассыпался в глубине осколками разбитого льда, хрустя под ногами ломко-снежной пустыней. Разбитого им самим, оставившим для внешнего мира только оболочку. Ясную, чистую, до отвращения правильную оболочку.
В чернильном небе над головой нет звезд, их заменяет снег, поднимаемый с земли порывами ветра. Внизу, под ногами - весь спектр отраженного света, преломленного кристаллами льда. Света снаружи, давно погашенного изнутри. Над головой - бесконечная чернота, до которой не добраться, сколько ни смотри в нее, в надежде, что она снизойдет до тебя. Чертог Справедливости был похож на выеденное им самим, выгрызенное изнутри яйцо, отражая в полной мере то, что творилось с ним самим. Ветер метался по кругу в замкнутом пространстве, ветер отмерял время. Ветер становился его дыханием и его силой. Но хода под ледяную скорлупу не было никому, да не было и желающих: извращенное счастье, радость тому, что никому нет до тебя дела, до твоего настоящего "я", пока ты делаешь то, что должен. Пока твоего холода хватает на равновесие для других. Пока твой холод сковывает не только тебя самого, но и других, удерживая от необдуманных поступков, служа своего рода гарантом...
Впрочем, досталось от закончившейся войны всем и каждому. Кому-то больше, кому-то меньше. Досталось и воплощениям и людям. И это было правильно. Настолько правильно, что его собственная сила восстанавливалась сама собой, почти бесконтрольно, поддерживая иллюзию того, что с Ледяным все в порядке, все так, как и должно быть. Он изредка спускался на землю, наблюдая за тем, как восстанавливаются разрушенные города, и тоже - получая свою силу от неизбежного отката войны: восстановления справедливости. Энергии было много, а вот желания что-то с этим делать, не было вовсе. Он бездумно следил за тем, как человечество играет в Холодную войну, уже само, и без подогреваемого Гневом, которого не было рядом, фанатизма. Никто не пытался столкнуть глобально людей лбами, и выбить из этого искру как из огнива. Оставалось только следить за тем, чтобы маятник равномерно раскачивался не нарушая общего баланса. Справедливость не умел сам устраивать войны, да, сказать по правде, и не хотел. Та его часть, которая вообще могла чего-то желать, жила ожиданием.

Это было похоже на звон задетой натянутой струны мироздания, на которой висели льдинки. Тихий, еле слышный, почти невесомый, почти спутанный с ветром. Звон, который он не услышал бы, если бы не ждал. И лишь потом пришло едва уловимое чувство присутствия, пугающее своей призрачностью. Чего было больше в этом внезапно перехватившем горло страхе, Джей не знал. Не то страха ошибки, иллюзии, выданной за действительность, не то... Неправильности ощущения, от которой судорогой свело плечи. Хотелось рвануться проверить, и в то же время не было сил подняться с места, сидя посреди ледяной пустыни. Несколько раз он пытался себя заставить, несколько раз поднимался, почти доходил до врат, но возвращался обратно, протаптывая дорожки в махровом холодном ковре. Хотелось смеяться от нелепости собственных действий, сгребая и пересыпая льдинки между пальцами в полной тишине, как песок в часах. Ничего не значащая отсрочка на фоне лет ожидания.
Врата раскрылись сами, отражая его истинное желание, отрицаемое сознанием. Врата в Чертог, в котором он не был больше сорока лет. Успело подуматься, что, если он ошибся, то просто не сможет пройти через них, потому что нечему будет открыться на той стороне. Шаг за грань, не зная, что ждет там, да и ждет ли вообще.

Отредактировано Justice (2018-10-18 18:44:56)

На какое-то мгновение Справедливости показалось, что он сейчас упрется в глухую стену, и это было бы понятно, это было бы правильно и логично, защищаться от него после всего случившегося, закрыться и никогда больше не впускать, но не было даже знакомого легкого касания защиты, и от этого переход был подобен провалу в пустоту. Если бы он точно не знал, что это невозможно, решил бы, что врата каким-то чудом открылись в сам Нижний Предел, туда, куда на самом деле нет ходу.
Шаг вперед, и короткое, пронзительное ощущение, что невозможное возможно. Навстречу не дохнуло знакомым зноем раскаленной земли, по глазам не ударил багряный, переливчатый отблеск пламени, не пахнуло тем особым терпким запахом сожженных ветвей. Вместо всего это почти мгновенно окутало холодом, холодом в Огненном Чертоге! Холодом, ощутимым для ледяного воплощения.
Джей замер, забывая закрыть врата, забывая вообще, как дышать, как думать и чувствовать хоть что-то, кроме этой возмутительно жуткой неправильности. Пепел, холодный пепел под ногами, зола, подернутая льдом, как мгновенно замороженный, сгоревший дотла костер. В бесплодном поиске взглядом хоть одной искры, хоть чего-то, за что можно было зацепиться, хоть одного тлеющего угля, он не мог найти ничего, и хотелось закричать бессильно, что так не должно, не может быть. Но так было. Одно дело предполагать, надеясь, что это всего лишь кошмары и иллюзии собственной паники, и совсем другое - встретиться лицом к лицу с последствиями того, что сам сотворил. Видеть, как рассыпаются прахом все надежды на лучшее, смешиваясь с серой пленкой из ничего, не чувствовать во всем этом даже малейшего дыхания жизни, кроме едва уловимого, кажущегося теперь лишь игрой воображения, чувства присутствия.
Шаги за спиной разорвали тишину, заставили вздрогнуть, обернуться резко, не то в ожидании удара, не то в ожидании чуда, чуда, что все это лишь игра его собственных, выкормленных за десятилетия чудовищ. Надежда?! Какая ирония. Какое, черт возьми, могло ей быть здесь место? "Как можно здесь вообще хоть на что-то надеяться?!" И в то же время было можно и нужно, иначе бы его самого здесь не было. Иначе единственный выход - билет в одну сторону. Они редко встречались, и очень редко, но Джей умел надеяться.
Присутствие третьего лишнего как необходимость немедленно взять себя в руки, вечный инстинкт - отгородиться ледяной стеной, чтобы никто не видел и не знал, что происходит за ней, загнать как можно глубже такое неуместное здесь и сейчас ледяное пламя, чтобы не дать ему вырваться, натворить больших бед, чем уже есть. Спрятать истину за спокойствием, и чувствовать, как оно трещит, грозясь рассыпаться на осколки, которые вопьются в него самого.
- Здравствуй, - произнести негромко, склоняя голову в приходящем понимании. "Хорошо, что ты здесь. Хорошо, что ты вообще есть". Кто еще смог бы, если бы не она?
- Не бойся, - в ответ на повисшее в и без того неподвижном воздухе напряжение. Слова и голоса звучали в тишине неестественно настолько, что казалось, что сами звуки издеваются, лишний раз подчеркивая, что жизни здесь не место, - Сейчас я не палач и не судья. Я пришел не по долгу, но по собственной воле. 
Приоткрыть эту правду, чуть больше, чем хотел бы, показать, что даже такому как он бывает не все равно. Может быть потом он пожалеет об этом еще не раз, но прямо сейчас это не имело значения, прямо сейчас он не имел права от нее это скрывать.
- У меня не было иного пути, - хотелось сцепить зубы от этого воспоминания, о том, творилось в тот час здесь, о том, как сломало его самого осознание того, что Огненный жаждал сам этой казни, от понимания, как дорого он готов был бы заплатить, чтобы все обернулось иначе. Хотелось не видеть того, что окружало, не ощущать этого запустения, просто стереть эту реальность и забыть как дурной сон, - Но это слишком жестоко. Слишком... - Джей выдохнул, не находя подходящего слова и решая просто не договаривать то, что и так, как он надеялся, было понятно.
- Ты... Пропустишь меня? - кто бы вообще сказал ему раньше, что придется о таком спрашивать. Что он будет о чем-то подобном просить. От неестественного холода передегивало. Кто бы сказал, что он хоть раз почувствует, каково это - замерзнуть.

[mp3]http://cdndl.zaycev.net/109419/1401518/yuki_kajiura_-_ensei_%28zaycev.net%29.mp3[/mp3]

Отредактировано Justice (2018-10-22 20:29:31)

Секунды ее размышления показались едва ли не дольше, чем прошедшие года ожидания. Субъективная штука - время, игралось с ним сейчас, как кошка с добычей, выпуская из мягких лап острые когти, заставляющие в полной мере ощутить себя пленником собственной почти что паники, которую и выпустить то нельзя, нельзя показать, нельзя даже дать ей волю внутри себя самого. Секунды. На какое-то мгновение показалось даже, что эта хрупкая девочка, Надежда, воплощение такого странного, но теплого и упрямого на самом-то деле чувства, ему откажет и, что ж, быть может даже будет права. Джей и сам не смог бы ответить сейчас, а имеет ли он право пройти после всего, что сделал здесь. В праве ли он пройти по покрытой льдом земле, которой должно гореть, а не стелиться холодом тишины и безмолвия? Странное чувство, но сейчас было даже проще от того, что она в каком-то смысле судила его самого. Надежда. Надеялся ли он на что-то сам, а если да, то на что?
Выдержки хватило ровно на то, чтобы склонить голову в благодарности и выдохнуть. Кто бы мог подумать, что будет настолько сложно? А ведь это было только начало, и каждый шаг по хрусткому, перепачканному пеплом, как подтаявший почерневший снег по весне, льду, давался тяжело, словно часть его рвалась отсюда, сбежать, не видеть воочию того, что давно уже стало персональным кошмаром. Вот только куда бежать? Из одной пустоты в другую? Там, за закрывшимися вратами в его собственный дом было не лучше, тот же лед и еще большая чем здесь бессмысленность.
Хотелось вдохнуть в этот мир хоть каплю силы, заставить воздух двигаться, а не висеть прозрачным и холодным застывшим желе, в котором даже дыхание и то, кажется, движется с трудом. Найти хоть какую-то жизнь во всем этом, хотя бы тенью... Словно на унесенной в открытый космос от погасшей и умершей звезды маленькой и одинокой планетке искать чудом выживших. Жуткое ощущение, пугающее и одновременно завораживающее своей неестественностью, нереальностью вымороженных до дна огненных озер в погасших кратерах, вздыбившихся коркой обломков, скалящимися трещинами, в которых как ни вглядывайся, не найти ни единой искры. На какой-то миг пустота даже показалась ласковой альтернативой, поманив к себе обманчиво мягкой лапой. Сила, собственная ледяная сила сейчас казалась до отвращения мерзкой штукой, настолько, что выдрать бы ее из себя с корнем, как ненужную сорную траву, вытащить вместе с жилами, с кровью, и сжечь, да было бы каким огнем, да был бы в этом хоть какой-то смысл. Серебряная сила, казавшаяся сейчас исцарапанной, искореженной сталью никому, даже ему самому не нужных обломков, ошметков, оставшихся как от взрыва. Зачем все это? Зачем было _так_? Сотни, если не тысячи раз за эти годы заданный себе вопрос, на который он дал уже осознанно множество самых разных ответов, но так и не принял ни один из них в глубине души, которую не мог выморозить также, как эту лаву, как бы сильно ни хотел.
- Да, я знаю, - отозваться на вопрос Надежды и собственным мыслям, не оборачиваясь к ней, а лишь скользя взглядом по поверхности льда. Хотелось остановиться, колупнуть его пальцами, сорвать, как срывают корку с раны, надеясь, что под ней еще есть живая кровь, но не время было тому сейчас и не место. Понимание? Да, конечно, он все понимал, не смотря на то, что абсурдно хотелось надеяться на что-то иное. И в то же время... Если бы это иное существовало, был ли бы он сам здесь сейчас?
"Нет," - говорила логика, беспощадная и правильная, такая простая по сути своей логика, - "Тебе нечего было бы здесь делать".
"Да," - спорила с логикой живая личность, казалось, окончательно взявшая верх, прокравшись во времени, - "Все равно пришел бы, не смог бы не". Джей был согласен с личностью.
Да, сложно было не понимать и не чувствовать того, что здесь, посреди руин чертога душа его брата почти не существовала, достучаться ли до нее было? Дозвался ли он бы, если бы оказался здесь один, не зная дороги, или так и блуждал бы в поисках? Не хотелось даже гадать о таком, не то что проверять. Здесь и сейчас он был благодарен сестре за присутствие, во всех смыслах. Но вот дальше...
- Позволишь мне остаться с ним вдвоем? - спросил он все же строгую охранницу, снова понимая, что это звучит как просьба, но это уже не имело ни малейшего значения. Важным было только одно - попытаться хоть что-то еще исправить, но вернуться к прошлому было бы легче один на один, ведь за всю эту вечность жизни рядом по-настоящему больше не было никогда и никого.

Правильно. К чему ей быть помехой? Уж если пошла навстречу, не выставила вон, в опасении непоправимой ошибки, не дело бросать на полпути, отказывая в просьбе, совсем несложной для исполнения. Они оба достаточно взрослые и самостоятельные личности, чтобы выяснять отношения без лишних свидетелей. И всё-таки ещё одно "хорошо", такое же скупое по звуку, такое же щедрое по сути, такое же нелепое, потому что кто она, чтобы решение зависело от неё, застряло в горле, не сорвавшись с губ.
- Как он скажет, - произносит Надежда вместо этого, тихо, с долей сомнения, но и с твёрдостью, по прочности подобной несокрушимой скале, сразу ясно - дальнейшее обсуждение бесполезно, слово Гнева будет последним.
Когда они приближаются, Надежда не успевает ничего - ни осознать, ни сказать, ни сделать. Сюрприз. Поразительный. Заставляющий замереть, широко распахнутыми глазами уставиться на Гнева. Захваченную врасплох, Надежду обуревали противоречивые чувства. Совсем не для того, чтобы они устроили потасовку, она позволила Справедливости встретиться с Гневом. Ей совсем не хотелось, чтобы они искалечили друг друга. Или, быть может, Справедливость сочтёт возмездие заслуженным, и не станет сопротивляться? Насколько тогда хватит запала Гнева, остановится он, опомнившись, или сначала сведёт счёты с соперником, и лишь потом, когда будет уже слишком поздно, задумается, а прав ли был, и, может, раскается и горько пожалеет? Гнев растерял силы после низвержения, но сможет ли она остановить его, вмешавшись? Прислушается ли он к ней? Хватит ли её на то, чтобы одёрнуть его, когда она оглушена резкой переменой, заворожённая тем, что в его зрачках снова плещется живое пламя?
С трудом оторвавшись от Гнева, Надежда перевела взгляд на Справедливость. Пусть первый шаг сделает он. Если он хотел обойтись без её присутствия, то имеет право хотя бы на это. Она подождёт, посмотрит, и, сориентировавшись по ситуации, определится, какую линию поведения выбрать дальше. Снова посмотреть на Гнева - и опустить глаза, терзаясь вопросом, стоило допустить визит Справедливости или нет. Бушующее пламя негодования, пришедшее на смену безразличию, в случае с Гневом очень даже можно было принять за хороший знак, за признак выздоровления, но не может ли он рассердиться и на неё и прогнать прочь? Хотя, скорее, он и думать забыл о ней, не замечая, будучи целиком поглощённым появившимся в его обители новым лицом. А если и - это не имеет значения, если он пойдёт на поправку. Но пойдёт ли, или вспышка, внезапно загоревшись, может столь же легко погаснуть снова, обращая прежний холод в ещё большую стужу, переходя черту, за которой нет возврата?

[icon]https://forumavatars.ru/img/avatars/0019/b8/90/64-1568764509.jpg[/icon]

Судья, как складывалось впечатление, не понимал одного. Чтобы выбраться из чёрного провала в никуда, Гневу было необходимо вспомнить о своей истинной сути. Как следует рассердиться, взбеситься даже, возродить безумный, дикий, свирепый, неистовый, воинственный огонь, подпитывающийся энергией, которую там, внизу, взять неоткуда, кроме как из себя. Она не могла спровоцировать у него такую реакцию, давным-давно прошли те времена, когда один вид Надежды выводил Гнева из себя. Как она уповала - безвозвратно. Значит, он уцепился за что-то ещё. Надежда и сама этого долго не понимала, но теперь, понаблюдав за тем, как Гнев ведёт себя с Джеем, сообразила - вот оно, то самое! А, раз так - Джей не достучится до воплощения ярости и злости. Гнев не захочет воспринять ни одного слова Ледяного, они будут биться об него, не проникая в душу - как об стенку горох. Слишком самоуверенный, дерзкий и лишённый инстинкта самосохранения, чтобы жить, но слишком прекрасный, чистый и яркий, чтобы погибнуть. Надежда, во всяком случае, продолжит раздувать это тёплое рыжее сияние, пока ей хватит сил, пока она сама, в свою очередь, не погибнет. То, что этого не происходило уже давно, ничего не значит. Но Гневу она готова отдать всё до последней капли, на сегодняшний день это - её истина. Зажжённое однажды должно продолжать пылать, иначе не было смысла даже и начинать. И Надежда, сторонница мира во всём мире, питающая отвращение к насилию, будет бороться, если Судья сам не додумается прекратить. А он не останавливался. Не замечал, что ситуация такова, когда Гнев бы охотнее принял прямой и откровенный яд от заведомого врага, чем в принципе что бы то ни было от Ледяного. Он нарисовал себе в Джее идеального врага. Этот вымышленный образ послужил Гневу ориентиром достаточным, чтобы выволочь из Нижнего Предела, но в этом же кроется и причина, почему Ледяной до него не дотянется и не зацепит, даже если наизнанку вывернется. Увы, но приходилось констатировать факт - это Джей расшатал Гнева так, что тот едва ли не исчезал обратно. Чудо, что не стал прозрачным. Судья вряд ли планировал портить ситуацию, переступая порог Чертога, но это не лучшая идея - так скоро навещать казнённого твоей собственной рукой. Надежда плохо разбиралась в том, о чём они говорили, но знала наверняка одно. До его прихода состояние Гнева было довольно-таки плачевным, но, по меньшей мере, стабильным, он не напоминал чадящий факел или догорающий бенгальский огонь. Новая оболочка Гнева ещё не сформировалась до конца, а психика не стабилизировалась. Пробуждение от такого тяжёлого и жуткого сна быстро не даётся, это очевидно, а Джей чересчур давит, требует больше, чем имеет право. Неужели Ледяной не видит, что Гнев не в состоянии ничего адекватно решать? Это мерзко. Надежда старалась принимать каждого из семьи, лояльно относиться к их странностям и моральным вывихам, она, вот, считала одним из близких Гнева, никогда не отличавшегося ни гуманностью, ни человеколюбием, ни терпением, ни здравомыслием. Но... Сейчас она чувствовала холодное, взвешенное, рассудочное желание влепить Ледяному брату пощёчину и накричать. Но нет, она до этого не опустится. Не метод донесения до другого своей позиции. А есть ли у неё, впрочем, эта позиция? Хоть что-то, кроме горячей, аж в груди печёт, жажды любой ценой отстоять Гнева? Без разницы. Она - Надежда. И она их разнимет, как ей следовало бы поступить ещё тогда, заслонить брата собой, преградить дорогу палачу. Что, если именно её Гневу не хватило в те роковые дни? Надежда не показала ему, как иначе распорядиться собой. Надежда не ткнула Джея носом в его заблуждение, которое и привело в итоге к трагедии, полоснувшей по всем её участникам. Она не будет и теперь стоять, потупив взор, теребя платье, проглотив язык, имитируя предмет мебели. Хватит держаться в тени, оправдываясь тем, что и без твоего вмешательства справятся! Уже справились однажды, как же!
Они были так заняты, что, похоже, не обратили внимания на то, как она приблизилась. Бесшумные, почти невесомые шаги по промёрзшей на много метров вглубь магме. Чертоги часто ветшают и нуждаются в починке даже после обычного перерождения, а уж при таком, покалечившем сам Чертог... Да и душевное недомогание Гнева сказывалось. Ох, не скоро оживёт и вновь заалеет этот выпотрошенный и оставленный лежать внутренностями наружу край!
- Уходи, Джей. Ты делаешь хуже. Ты убиваешь его, - негромко, но твёрдо отчеканила Надежда.
Она готова выпроваживать его принудительно. Почти наверняка он не представляет такого развития событий, списав её присутствие как жалкую полумеру, с которой приходится мириться, не имея лучших альтернатив. Кто будет воспринимать всерьёз воплощение, которому удобно выглядеть, а часто и вести себя как маленькая девочка? Надежда, вероятно, уже убедила их в своей некомпетентности и слабости. Да, она - слабачка, нередко только и делавшая, что убегавшая от обстоятельств, которым ей действительно следовало уделить время, совершавшая ложные и бесполезные выборы, поворачивавшая не туда на развилках. Она слабачка, не возразившая в чрезмерно многих случаях. Слабачка и трусиха, не успевшая прибыть на выручку бесчисленным смертным, схватившимся за нож, верёвку или отраву, шагнувшим с крыши или под поезд. Возможно, ни один из её поступков, даже самых смелых и самоотверженных, ничего не принёс хорошего никому. Но она ни за что не прекратит стараться! Это её выбор и её предназначение! Ошибётся опять? Ну и пусть, это куда важнее, искреннее и достойнее, чем сложить руки, сесть на попе ровно и ничего не делать из боязни напортачить и подвести! Гнев оставался с ней, когда она умирала от чумы. Он вытаскивал её из смертельных ловушек. Он даже иногда общался с ней по душам, осторожно приоткрываясь, слушая её в ответ. Она не покинет его, когда он на грани потери личности, мотивации двигаться, веры в дружбу и в грядущее.

[nick]Hope[/nick][icon]https://forumavatars.ru/img/avatars/0019/b8/90/64-1568764509.jpg[/icon]

Удар заставил покачнуться, пошатнуться от того, как по инерции вслед за головой дернулось на него все тело. Пальцы инстинктивно царапнули поверхность, в усилии удержаться и не упасть на спекшуюся и промороженную почву. Нет сил сопротивляться, нет сил думать. Апатия накатывает серым безразличием, в котором не находится места даже боли. Усталость. Безграничная, почти безнадежная, мгновение глубокого и бессмысленного "все равно". Мир не имеет смысла, ничто не имеет смысла, только голос в голове, холодный, шепчущий тысячелетиями одно и то же. Жизнь на самом деле тоже не имеет смысла, если задуматься. Слова Надежды, ее эмоции тонут во внезапно подступающем мареве внутренней темноты, и кажется, еще немного, и станет невозможным контролировать и удерживать даже такую простую вещь, как сознание. Секунды. Это просто секунды, пока взгляд бездумно скользит по трещинам в земле, замечая все и не замечая на самом деле ничего.
"Все, что ты делаешь, напрасно. Все, к чему ты стремишься, бессмысленно", - беспощадно и холодно, и - почти что привычно на самом то деле, - "Тебе не стоило возвращаться".
А потом - цепкие пальцы в волосах, заставляющие запрокинуть голову, встретиться взглядом глаза в глаза, вспышка энергии, злости переплавленной с ненавистью, яркими, обжигающими переливами. На коленях перед ним, на коленях - перед кем? Врагом? Другом? Братом? Кем? Да и есть ли разница? Странное, нелепое, но в эти секунды почти полной, звенящей тишины в голове, нужное чувство: покорность, почти притягательная в этом бессилии. Нужное, чтобы выбраться с этого дна. Вдох. Медленный, почти что ровный выдох. Боль? Наверное, это должно быть больно, наверное, это должно казаться унижением. Но почему-то не кажется...
Сознание и самоконтроль возвращаются с запозданием, словно подгружается наконец подвисшая, казалось бы, безнадежно программа. Сознание, мысли и чувства, пробивающиеся сквозь пелену кажущейся беспросветной усталости. И вот это уже больно. И вот это уже страшно. Нет, не нарисованные Гневом картины вызывают в нем этот страх, не более чем яркие, ощутимые в его плещущей энергии образы того, что Огненный жаждет с ним сделать, с телом, с разумом, с душой, не обещанная грязь и не кажущиеся безумными угрозы. На них в ответ хочется рассмеяться, в голос, на грани какой-то истерики, рассмеяться, облизнуть пересохшие, разбитые губы, с которых стекает от удара кровь, и сказать "ну попробуй, ну давай, если так тебе будет легче". Наплевать на себя в этот момент настолько, что эти слова почти что звучат вслух, заставляют закусывать губы, чтобы их удержать. Дурное, пьяное почти состояние, как падение в водоворот, но жизни ему - всего мгновения, считанные на пальцах песчинки от вечности, даром, что песок забивает горло и не дает нормально дышать. Почти почувствовать это, почти физически, как возвращается хоть какая-то ясность, как уходит стеклянное "наплевать" из глаз, растворяясь в глубине, мутными разводами прячется по краям радужки, почти почувствовать, как сужаются зрачки, словно прямо в лицо подсунули горящую свечу. Энергии плещутся, энергии сплетаются перед глазами, перемешиваются цветом, стихиями, эмоциями. Ненависть, которой так много, злость, которой на самом деле еще слишком мало, жестокость... Ожидаемая быть может, но ей здесь не место.
Мыслей так много, и в то же время - так мало, и только одна из них кажется Ледяному хоть сколько-то здравой, достаточно сильной, достаточно яркой, глушащей собственное граничащее с безумием желание просто молча остаться, желание согласиться на все что угодно, если это поможет вернуть огню и пламени яркость, ярость, полыхающую глубину. Позволить сжечь себя, ради того, чтобы эта ледяная пустыня, пропитанная силой, которая даже у него самого вызывает сейчас отвращение настолько, что он не тянется к ней, чтобы заполнить пустоту, стала бы снова тем раскаленным, дышущим жаром и хаосом плато, которому здесь должно быть. Позволить сотворить с собой что угодно, но... "Так будет только хуже", - простое в сущности понимание. Тот, кто уже приговорил себя однажды, никогда не простит себе вновь того, каким чудовищем может быть. Острым невидимым лезвием под лопатку, болью по всему телу отдающееся воспоминание: клинок в руке, сводящий с ума, пронзительный холод, истерзанное, почти мертвое, вымороженное пламя. Очнуться, опомниться, осознать... Больно так, что кажется проще самому утопиться в лаве, которой больше нет. Жить потом с этим - та еще пытка на самом-то деле. Нет, он не пожелает такого никому и никогда. Хватит. Чувство вины - крайне мерзкая на самом деле штука, на фоне которого даже безумие кажется спасительным.
Тело не слушается настолько, что попытка встать самому заканчивается для Ледяного там же, где и началась - на коленях. Здесь не до гордости, хотя что такое гордость, когда ты сам не уверен, а имеешь ли право на самом деле жить, да и какое сейчас кому до нее дело? Поднять руку, вцепиться в Гнева, строящего из себя готового приступить к пыткам палача, удерживающего жертву, быть может, не лучшая идея, но... Обхватив сожженными вызванным им самим пламенем почти до кости пальцами запястье Огненного, Джей все же поднялся на ноги, покачнувшись, но все же выпрямляясь, как-то почти что растерянно обращая внимание на боль - безразлично.
- Я выдержу столько, сколько будет нужно, - даже собственный голос звучит словно со стороны и сквозь вату, каким-то спокойствием по отношению к собственной судьбе, и странной, смешанной с ним решительностью и упрямством, - Если тебе это будет нужно.
Энергия, ее переплетение здесь и сейчас - вот, что имеет значение. Остальное - просто условности. Боль и страх - просто условности. От них может перехватывать дыхание, ненависть может обжигать сильнее огня, но даже в ней есть капли серебра правомерности и правоты. Дурная шутка, но даже вьющаяся ядовитой змеей сила жестокости блестит искрами на чешуе. “Все правильно…Ты в праве меня ненавидеть. Ты в праве меня не щадить, не слышать и не понимать”.
- Но я не могу позволить тебе убить меня. Ты - Гнев, а не Жестокость, голосом которого ты сейчас говоришь.
“Потому что не хочу, чтобы ты когда-нибудь пожалел об этом потом. Я не боюсь боли, и не боюсь смерти, но я боюсь того, как сильно ты можешь возненавидеть самого себя”.
- Ты защищаешь других, ты придаешь им силы.
Сжать пальцами крепче за руку, сжать с силой, впиваясь оплавленными ногтями в кожу, потянуться к этой нити, потянуться к этой силе, которая словно сшивает сейчас лоскуты энергии в совершенно новое покрывало безумия, потянуться не силой, но своим сознанием, в странном, неуместном здесь, быть может порыве доверия, смешанного с вывернутым, лишенным всякого инстинкта самосохранения принятием. Не вытравить, не выдрать, но уравновесить, попытаться заставить задуматься хоть на мгновение. “Я рад сейчас твоей ярости, я рад даже твоей ненависти, если она придает тебе сил. Но ты не чудовище”.
- И тому, что ты вернулся, очень многие будут рады.