И был взрыв, и было пламя, метнувшееся сквозь безводзушную пустоту, заполняя её и рождая звёзды, расцветающие, подобно бутонов пышных алых пионов, и дыхание жизни зародилось из этой вспышки протеста холоду, тишине, черноте. Никто с меньшей готовностью дать им отпор не справился бы, но об этом невдомёк было юному огню, самозародившемуся из импульса ещё не существующей Вселенной показать себя, выплеснуться волной жара и жизни из неразличимой точки наружу. Потому что он пел гимн жизни, разгоняя хищный агрессивный мрак, готовый пожрать его целиком.
И был вечер, и было утро, день первый.

***

Ощутив изменения на уже неплохо знакомой территории, дикий зверь встрепенулся, и шерсть на его загривке вздыбилась. Царственно разгуливающий по Верхнему Пределу, будто по своей безраздельной вотчине, пламенный лев оберегал всех и каждого, кого встречал на своём пути. Он чуял, что они тоже здесь находятся по праву, и души в них не чаял, готовый хоть из шкуры вывернуться, чтобы им было приятно, спокойно и хорошо в его присутствии. Не давая своей природе ни опалять до ожогов, ни портить самочувствие и настроение, ни ограничивать их, лев с удовольствием катал всех желающих на спине и в шутку сбивал с ног огромными и тяжёлыми, но ласковыми могучими лапами. Некоторым избранным даже подставлял брюхо, позволяя его гладить. Лев улыбался во всю пасть, что выглядело даже отчасти жутковато, но никого не отталкивала подобная гримаса на его морде. Он быстро бегал, высоко прыгал и искренне наслаждался телом, возможностью дышать, гулять, жить.
Так продолжалось очень долго. Он не знал, сколько именно. Но сегодня что-то изменилось. Что-то, что ему не понравилось. Эмоциональный фон пространства вокруг стал другим, но насколько? И что именно теперь другое? Почему? Надо проверить. В конце концов, он отвечает за всеобщую безопасность. Да, никто не назначал его на эту должность официально, Гнев просто так чувствовал. Ему дарована неуёмная сила и ничем не ограниченное стремление, и применять их он предпочитал во благо других. Нет ни смысла, ни радости гореть, если никто не восхищается, не идёт на этот свет из страшной и опасной лесной чаще, не греется, не тянется к нему. Он не умел и не старался быть самодостаточным, это скучно и глупо. Натура Гнева не позволяла ему замкнуться в себе - он полыхал, его энергия плескала во все стороны, её избыток разорвал бы его, попробуй он лишь ничего не выпускать. Тело дымилось, шерсть заменяло чистое рыжее и золотое пламя, грива бесновалась, как рассвирепевший пожар. Никем не усмирённый, Гнев не вполне владел этой мощью, нет, наоборот - она подчас управляла им. Однако, он честно, открыто и смело смотрел в будущее, видя то исключительно лучезарным и счастливым. Он хохотал, пусть от этого звука большинство и шарахалось. Не для слабонервных зрелище - смех гигантского ослепительного льва, похожего на солнце, спустившееся с небес. Он затмевал любое другое освещение в Верхнем Пределе. Гнев не чванился этим, он лишь никем и ничем не притворялся, выпуская на свободу свою подлинную суть.
И вот теперь этот величавый и гордый огнегривый лев, напоминающий обликом и повадками ходячую разумную гору, ступил поперёк беззаботного пути одной из сестёр, затрудняя ей продвижение вперёд. Тряхнув роскошной густой гривой, обильно усыпал алыми и оранжевыми искрами траву. Когти проскребли землю. В серьёзных и суровых сейчас глазах полыхали сверхновые, эти глаза чуть ли не буквально прожигали девичью фигурку насквозь. Лев представлял собой мрачный и могущественный инстинкт, с которым приходилось считаться. Он был жизнью во плоти, но сейчас эта жизнь отстаивала чужое существование как одну из важнейших сторон себя.
- Куда ты идёшь, Любовь? Где твои двое близнецов? Что с ними произошло? - рыкнул хранитель Предела.
Ещё не прямое обвинение, лишь вопрос, весящий в сложившихся обстоятельствах несколько тонн. Он не Справедливость, он куда более скор на расправу. Но Гнев не спешил с выводами. Ему нравилось, когда все здоровы, и у всех всё благополучно, и меньше всего ему хотелось бы причинять боль Любви или расстраивать её. Но она что-то натворила, и это следовало проверить. Гнев верил в неё и ей, он даже близко не думал, что она способна на дурные поступки. Он бы, скорее, заподозрил в чем-нибудь плохом самого себя. И он горячо рассчитывал, что гармония этого места позволит им, таким разным, понимать друг друга. Он ещё не общался с ней по душам, но никогда не поздно начать, правильно? Главное - они вообще пошли аэтом направлении. Хотя, наверно, у него странные представления о том, что значит вести полноценный разговор, но он будет очень-очень стараться. Лучисто сияли его зрачки для неё, массивные лапы незыблемо покоились на земле, точно врытые в неё, и он уповал на то, что это не напугает Любовь чересчур.

[icon]http://s8.uploads.ru/t/c0zLI.gif[/icon]

Гнев заурчал огромным котом и лизнул Любовь сначала в ладонь той руки, которой она его гладила, а потом и в щёку. Вероятно, если бы это делал реальный лев с настоящей девушкой, впечатление ситуация производила бы, скорее, неприятное и странное, а не умилительное, но здесь, в Верхнем Пределе, где не было ничего действительно материального, всё обстояло иначе. Гнев дотронулся не до кожи, но до силы Любви, насколько плотно сконцентрировавшейся, что псевдо-телесная оболочка выглядела идеально, хотя и не являлась таковой. Ослепительный, но мягкий и нежный свет, манивший его и успокаивавший. От соприкосновения энергий по его телу пробежала дрожь сладкой истомы. Он буквально распробовал на вкус её чувство - и его шерсть залоснилась, а взгляд смягчился. Однако, он ещё не совсем остыл после того, что она сделала, не вполне понимая суть того, что произошло. Гнев больше не воспринимал поглощённых Любовью сестёр отдельно, однако, странным образом улавливал следы их подлинного "я" в ней. Только теперь её собственное сердце и душа производили впечатление завершённых, целостных, правильных. Структура энергии Любви изменилась, как и она сама, словно угловатый неуклюжий подросток внезапно созрел и раскрылся в первую красавицу мира. Долго сердиться на Любовь не представлялось возможным, но Гнев и не представлял себе, что она одним лишь присутствием заставит его размякнуть до такой степени. Ему не хотелось с ней спорить или портить настроение, но он всё же прояснит для себя вопрос до конца. Гнев не привык ни замирать на половине пути, ни давать обратный ход при первом же возникшем перед ним затруднении.
- Я пришёл просто поговорить, и мне не нравится обвинять. Мне нужно знать, что между вами случилось. Я беспокоюсь за тех, кого ты... вобрала в себя? Зачем? Возможно, у тебя и не было злого умысла, но я не могу позволить тем, кто обитает здесь, просто забирать себе чужие личности и жизни. Это приведёт наш дом к запустению, а нас - к одиночеству, ведь не останется никого, похожего на нас, мы их съедим. Останутся лишь непонятные друг другу и безмерно далёкие от взаимодействия единицы.
Он не мог объяснить, в чём заключается важность для каждого из воплощений быть отдельной личностью, а не сократить их общее количество до десятка или двух, в которых каждый будет этаким собирательным образом для множества других. Просто интуиция подсказывала Гневу, что этот порядок вещей он обязан поддерживать, что у тех, кто растворился в других, могла быть возможность самостоятельно развиваться, познавать мир вокруг и себя, иметь право на собственное, отдельное от всех, мнение. В конце концов, их взгляды совершенно не обязаны целиком совпадать с идеями доминирующей личности. А теперь этого никогда не произойдёт, так как они больше не индивидуальны. Слияние, гармония, идеальный союз - куда более опасные понятия, чем кажется, когда слышишь о них впервые. Любовь отняла у сестёр возможность самоопределения, принятия решений без оглядки на неё. Она посягнула на их свободу и уникальность. Они никогда не смогут никого полюбить или возненавидеть сами, не смогут даже пойти туда, куда им интересно - уж, казалось бы, что проще-то, но даже эту малость Любовь у них отняла. Они дышат и видят внешний мир через неё, они не вполне мертвы - но от подобного всё становится лишь горше, тяжелее, циничнее. Гнев против любой несвободы - сам чересчур независимый и дикий, чтобы даже всерьёз осознать, что она из себя представляет. Ему известно одно - Любовь присвоила себе чужое, и неважно, что они не возражали. Сознание, разум, естество - далеко не такие однозначные вещи, какими звучат, сёстры же были ещё так молоды и мало знакомы с жизнью, вовсе не исключено, что они бы не поступили так, если бы хорошо представляли себе, что именно теряют. Даже если при рождении они мало отличались от Любви - далее у каждой из них могли возникнуть собственные этика, мораль, насущная потребность в отдельном волеизъявлении. А Любовь не подумала. Странно - Гнев вовсе не считал себя умным, напротив, был уверен, что медленно и плохо соображает, но в данных обстоятельствах отчего-то чётко отделял приемлемое от недопустимого. Он, легкомысленный, порывистый и часто нелогичный, добровольно взял на себя ответственность за более слабых. И такое он обычно не прощал, но... Аура Любви мешала ему злиться. Как донести ей, что вытворять всё, что пожелаешь, не оглядываясь ни на то, в какое положение ставишь других, ни на последствия, нельзя, если он и сам порой этим грешит? Гнев не вредил родственникам нарочно, однако, не всегда соразмерял свои силы или давал себе отчёт, к чему та или иная выходка его и других приведёт в итоге.
- Ты бы не могла отпустить их?
Гнев спросил, замирая от беспокойства о том, не давит ли на неё настойчивее и агрессивнее, чем она готова принять. Он знал, что ей не запретишь ответить ему отказом и вообще послать в неведомые дали и прекратить разговор. Но что-то в нём теребило и подталкивало не сдаваться, не уходить и не замолкать, пока он не добьётся своего или не прояснит себе чётко и однозначно, почему это не получится. Угрожать он не планировал, бить Любовь - тем более. Его лишь пугало то, что рискует последовать за её выбором. А если все возьмут с неё пример? И не станут проверять тех, кого назначили себе в добычу, на добровольность такого самопожертвования. Просто те, кто наделён могуществом и властью, уничтожат беззащитных, как победители распорядятся побеждёнными.

[icon]http://s5.uploads.ru/t/cjNr6.gif[/icon]

Когда не было ничего, совсем ничего, и даже никакой бесплотный дух, божий или чей-то другой, ещё не носился над пустотой, нужен был импульс, чтобы прорвать состояние абсолютного нуля, великого и жуткого равновесия, в котором просто неоткуда было зародиться жизни. Импульс мощный, сокрушающий всё на своём пути, не позволяющий ни малейшему сомнению, страху, ощущению бессмысленности сопротивления, привычке к стабильности небытия и состоянию полного, идеального, непоколебимого покоя помешать. Этим импульсом могла быть любовь, но одной любви недоставало, потому что некому было ей испытать и не к чему применить – разве что к ещё не сбывшемуся будущему, лишь назревавшему, манящему утопической сказкой, лишь намекающему на что-то невыразимо прекрасное и светлое. И тогда ослепительной вспышкой впервые зажглась ярость, и дала толчок к развитию Вселенной. И абсолютная чернота превратилась в ослепительную белизну. Сингулярность, прежде правившая безраздельно, ленивая и высокомерная королева одиночества, была вынуждена уступить, она чуть ли не буквально вывернулась наизнанку, её одной больше не хватало новорождённым эмоциям. Любовь и ярость были единым целым и сочетали в себе необузданную страсть, упрямство, решительность, храбрость, надежду, веру и стихийность идей. А где-то позади, тщетно пытаясь угнаться за ними, разошедшимися вовсю, разворачивал свою деятельность механизм приведения мироздания обратно в идеальный баланс. Но, когда его самый точный и верный инструмент увидел пылающие звёзды, он не сумел их погасить.  Неумолимый и холодный исполнитель дрогнул и осознал себя отдельно от немого и безразличного ко всему и всем простора вакуума. Тёплая и трепещущая жизнь, такая беззащитная перед ним, такая открытая и ещё лишь формирующаяся, робко нашаривающая самое себя, без тех, кто мог бы дать совет, без наставников, без путеводителей. Уничтожить – или сохранить? Сохранить – значит, стать её частью.
И хорошо, что не посягнул, потому что Искра со всей свирепостью и не щадя себя сражалась бы за то, что получилось из её безумного и дикого прыжка с изнанки реальности в загадочную бесконечность. Защищать – это понятный и простой порыв, запретить ей его не смог бы никто, да и посмотрела бы она, как бы попытались. Но ледяное дыхание смерти не коснулось ни её, ни её детища.
И не было ни дня, ни ночи, ни вечера, ни утра. Но были заново осваивающие себя просторы уже вовсе не такого уж и спокойного космоса. И они танцевали, разливая белоснежное, золотое, алое, голубое сияние вокруг себя. И звенели, звенели туго натянутые лучезарно пылающие, юные и радостные струны мироздания. Оно приветствовало их, своих создателей, оно торжествовало своё появление на свет. Вселенная умеет чувствовать, её ткань – грандиозное полотно, сотканное из случайностей и хаоса, она вся – как колоссальное сердце, чей пульс отдаётся в каждом населяющем его индивиде. Из конца в конец, от края до края, каждое мгновение всё дальше и дальше разносится это волшебное, чарующее, вдохновляющее жить биение. У кого бы вообще поднялась рука прекратить это?! Гнев бы растерзал обидчика прежде, чем тот успел бы натворить что-то столь ужасное и жестокое, и пусть тот бы сам сгинул в пропасти! В этом Гнев видел высшую и основную цель своего присутствия здесь.
- Моя память всё ещё хранит в себе времена, когда мы ещё не разделились, возлюбленная сестра моя, - мечтательно и даже чуть растроганно урчит лев, ластясь к Любви-Страсти. Да, он осознал, что произошло с девочками, и их можно лишь поздравить с такой степенью близости. Интересно, а помнит ли она, как хорошо было им вместе? – Мы были едины, и за нами всё расцветало. Даже то, что не было для этого предназначено... - Вселенная, как бутон восхитительной розы, разворачивала лепесток за лепестком, и за этим Гнев наблюдал бы вечно. - Знай, что я тебе доверяю, ты частица моей души, а я - твоей. Да, я ощущаю в тебе всю полноту каждой из вас, это не убийство, но совершенный симбиоз равновесных величин. Ты… Восхитительная.
И  пламенный лев преклонился перед ней, признавая, что покорён и готов всемерно служить ей, девушке из предрассветных грёз и ещё ненаписанных сказок. Она такова, какая есть, и он согласился с её бесспорным и естественным правом на это, даже если сам Гнев не вполне понимает, как оно устроено. Ему и не нужно разбираться в доскональности, чтобы допускать чужие мнения, точки зрения, подходы к жизни. Главное – что Любовь отныне может целиком и полностью рассчитывать на его поддержку и симпатию. Гнев не скупился ни на первое, ни на второе, искренний и честный во всём, со всеми, не считающий необходимым скрывать, кто ему нравится, а кто – нет, и почему именно не нравится.
Лев поднялся на лапы, меняясь в движении. Несколько секунд – и перед Любовью выпрямился во весь рост уже не зверь, но молодой мужчина. Улыбнулся – слегка растерянно, словно бы сам не привыкнув к новому обличью. Странно ведь ходить на двух ногах, а не на четырёх лапах, и когда у тебя волосы на голове, а не грива и не шерсть по всему телу. Как быть внезапно выбитым в переворачивающую всё восприятие вверх тормашками, неизученную, пугающую систему координат. Да, он сам так захотел, сам это выбрал, посмотрел на Любовь – и захотел, но, тем не менее, адаптация потребует времени.
- Ты очень красивая, сестра. И я… Мне бы хотелось видеться с тобой чаще, - смущённо сказал Гнев, удивляясь себе же самому, как у него всё же хватило смелости выговорить это вслух.

[icon]http://s5.uploads.ru/t/jbvz6.jpg[/icon]