Нужно ли дыхание тому, кто уже и не жив, и, хотя ещё не вполне мёртв, но вернуться уже не сможет, потому что ни магия, ни медицина не знают, как справляться с такой болезнью?
А хочет ли тот, кто зашёл так далеко, спасения?
Те, у кого забрали будущее. Те, кто вовсе не собирался превращаться в ненавистных всем отвратительных тварей, но не смогли противостоять воле некоего высшего существа, походя сломавшего их тела и души, как ребёнок - надоевших ему марионеток. Возможно, они бродят не столько в поисках пищи, сколько в неосознанной тяге к кому-то, способному положить их мучительному, никчемному, тошнотворному существованию конец... Философия философией, да вот на практике картина вовсе не выглядит такой уж стройной и простой. Даже если они не хотят убивать - заставить себя остановиться у них не получится. Эти новые тела, исковерканные тела с убогими остатками душ и бьющимся в агонии разумом поволокут их крушить всё вокруг, пока способны шевельнуть хоть одной конечностью. Пропадая пропадом, они стремятся прихватить с собой в качестве последнего сувенира весь мир. Всех этих ярких, сияющих, переливающихся миллиардом тончайших оттенков сочных сладких красок, танцующих в своём великолепии, наслаждающихся жизнью. Почему бы и нет, когда терять нечего? Если уж на то пошло - добыча заслужила расправу. Как они смеют пытаться быть счастливыми, когда совсем рядом других людей беспощадно выпивают досуха и выбрасывают, как пустые шкурки от бананов и апельсинов?! Но не следует считать, что опустошённые мыслят столь связно и формулируют свои желания. Нет, ими управляют инстинкты, они не соображают даже, как их звали раньше. Буйнопомешанные из ближайшей психиатрической клиники - образец здравого смысла и безопасности в сравнении с ними.
Люди, настоящие люди, воспринимаются ими как деликатесы. Ну, а воплощения - и вовсе как королевское кушанье, поданное на золотом сервизе. Сравните небольшие уютные очаги со вздымающимся до самых небес костром! Близость воплощения приманивает опустошённых, как горящая лампа - мошкару, показывает им ориентир, словно маяк - проплывающим мимо кораблям. И они тянутся туда, ползут, поторапливаются... Когти скребут по мостовым. Глаза - тёмные злые провалы. Не повезёт тем прохожим, кто случайно подвернётся им на пути. Твари вгрызутся в чужую плоть, впитают в себя свежую кровь и наберут чуть больше прыти. Их глотки готовы поглощать бесконечно, их животы никогда не бывают набиты. Всё равно что отсутствующий кусок паззла, который вновь и вновь тщетно пробуют заменить неподходящим по размеру и форме.
Первый из опустошённых неуклюже полез вверх по стене. За ним - ещё некоторые. Впрочем, большая часть осталась поджидать внизу. Поравнявшись с окном, монстр расколотил его лапой и ввалился внутрь помещения, издав при этом полурёв-полувой торжества. Те, кто ещё не успел последовать за ним, подхватили этот первобытно-дикий клич. Уже этот вопль давал возможность сделать вывод, что их значительно больше десятка. Лютая орда тварей без инстинкта самосохранения, предназначенных лишь убивать. Ничто не выдавало в них прежнюю ипостась, бывших нормальных и, вполне вероятно, даже вовсе неплохих людей невозможно стало узнать. Самая основа их естественного бытия пропала навеки. Блуждающие чёрные дыры. Кляксы на полотне мироздания... И какое же воплощение повело себя настолько гнусно? Зачем?! Куда девать этакую прорву энергии, с кем воевать?! Важно понять и устранить первоисточник... Если, разумеется, удастся совладать с отрядом проклятых бестий. Дотянуть до утра. А, впрочем, это не сказочные вампиры, солнечный свет ничего не изменит, даже дискомфорта им не доставит. Увы, но у иных историй вовсе не случается счастливого финала. Его сочиняют обычно сердобольные, но безответственные взрослые, чтобы детишки не плакали. Есть, впрочем, категория личностей, предпочитающих рассказы помрачнее, с жестокостью и несправедливостью, предательствами и ложью... Однако, даже им вряд ли понравилось бы стать обречёнными персонажами такого повествования. Теми, на кого валятся все бедствия и лишения.

Сидеть на большом обломке застывшей лавы, заменяющем кресло, и швыряться лезвиями в и без того покосившуюся скалу - невыносимо скучно. Особенно для того, кому нужен простор, размах, порыв и дерзновение. Кусок был жёстким, кривым, неудобным, и отнюдь не улучшал тем самым настроение. Где-то на фоне источал лёгкий дымок успокоившийся ненадолго вулкан, реки серной кислоты текли себе, как и сто, и тысячу лет тому назад, куда-то вдаль... Гнев и сам не знал, где край у этого уровня Чертогов, и приходил сюда, только чтобы сорвать злость. Это ему вполне удалось, и вот результат - весь уровень похож на Помпеи после извержения Везувия. К гибели Помпеи Гнев лапу не прикладывал, что бы кто ни болтал... Нет, серьёзно, чем бы заняться? Куда себя применить?! Эх, хоть головой об стену бейся, но без толку - когда он в прошлый раз попробовал, стена не выдержала. Хорошо ещё, что она не являлась настоящей, как и всё в Чертогах, и зависела от его воли, а, значит, починка не доставила хлопот.
- Следующего, кто мне скажет, что жизнь - прекрасная штука, я убью... - проворчал себе под нос Гнев и поднялся на ноги. Обойти, так сказать, с дозором владенья свои.
Но нет. Этого делать ему не пришлось. Он ощутил что-то на тончайшем уровне восприятия. Едва различимое, хрупкое, как полая хрустальная слеза, звенящее, будто натянутая до предела и грозящая порваться струна. Гнев вскинул голову к пурпурным небесам, расчерченным, будто порезами от бритвы, полосами фиолетового. Небеса молчали, воздерживаясь как от поощрения к действию, так и от предостережений. Что же, он и не рассчитывал на их советы. Но неужели что-то стряслось? И отчего он всё ещё беспокоится о том, куда там она встряла? До сих пор, получается, неровно дышит?.. Хоть загоняй чертовку в угол и с клинком у горла требуй снять приворот. Так ведь было у него крепкое предположение, что она тут ни при чём. Гнев просто восхищался тем, кто уберегает весь мир от самоуничтожения, ведь куда, как не к этому, скатился бы мир, оставшийся без любви. Это внушало ему тем больше уважения, чем больше разницы между ними двумя он подмечал... Ему казалось совершенно естественным то, как много народа испытывает к ней сердечное тепло и привязанность. Как же иначе-то? А ведь Гнев искренне хотел её убить. Раньше, гораздо раньше. В этом и заключалось его отличие от брата Ненависти. Тот мог хранить негатив долго, ничем себя не выдавая. Гнев же был подобен мгновенной вспышке молнии - сверкает ослепительно, легко прикончит, если неудачно подвернёшься на пути, но и сходит на нет быстро. Он стремился гореть, сам себе феникс, возрождающийся из пепла, и дерзнул бы коснуться солнца, пусть даже и обратится в горстку серого праха. Ненадолго! Он ведь тоже нужен этому миру. Людям порой нужно выплеснуть негатив. Даже отрицательные эмоции, от которых ухудшается самочувствие, обогащают палитру. Если быть всегда нежным и трепетным агнцем белым, рискуешь сдохнуть с тоски.
Он не мог позволить, чтобы проклятой феечке, не флиртующей лишь с камнями, фонарными столбами и скамейками в парках, и то не факт, оборвали крылышки. Она, конечно, стерва капризная и непостоянная, но что поделаешь, такой уж уродилась. Это как сердиться на то, что дождь мокрый, и от него есть шанс простудиться, а уж высохнуть продрогнуть - точно. Она привыкла к обожанию и преклонению, так что подобным её не удивить. Ничего, впечатлять будем иными средствами. Гнев, так сказать, пошёл на принцип. Он хотел, чтобы эта королева траходромов и повелительница идиотов, кропающих дурные вирши под подушкой, попутно воображая себе объект страсти и активно надрачивая, уделила ему внимание, проявила заинтересованность. Запасть на сучку - всё равно что в рулетку играть. Кретин безмозглый, поделом ему.
Врата распахнулись по мановению руки - но так резко, будто он врезался по ним ногой с разворота. Вечерний Нью-Йорк швырнул ему в лицо холодный, освежающий после магмового Ада порыв ветра.
- Ну, поехали, - предвкушающе выдохнул Гнев.
Толпу блуждающих выродков не заметил бы разве что слепой и глухой затворник. Они копошились повсюду, ворочались по обочинам дороги, лезли на какой-то дом, судя по всему, выбранный ими центром притяжения. Что же так влияет на них? Либо сильный медиум, либо, берите выше, воплощение. Сигнал, посланный откуда-то из этих краёв, пропал, так что приходилось ориентироваться исключительно на чутьё. Вот так штука, похоже, кое-кого загнали в ловушку! Гнев аж присвистнул. Какая прелесть, полюбоваться бы подольше, но нет - продвигаться дальше он им не позволит. Осклабившись, Гнев призвал объятые багровым пламенем кольца. Ну, всё, держитесь! Он им устроит лютейший звездец! Вот буквально - им почудится, что звёзды обрушились!
- Горите! - с нарочитой ленцой велел он.
И ближайшие к нему опустошённые вспыхнули, что твои факелы. Гнев расхохотался и прыгнул в самую гущу неистовым рыжим смерчем. Хандра отпустила, он развеселился и вознамерился гулять напропалую до утра. Если нечисти хватит, да. А почему бы не хватило? Их тут орды! И откуда повылезали, сволочи?! Вообще-то нельзя так обращаться с ценным кормовым ресурсом. Опустошённые были неимоверно мерзки для Гнева, и, вместе с тем, он испытывал к ним нечто вроде сочувствия, ведь однажды лишь на волосок отличался от них. И он помнил, как это скверно и паршиво. Как пусто и бессмысленно. Он потух, выцвел, стал безразличен ко всему... Вот почему ярость взвилась в нём огненным штормом при виде несчастных нелюдей. Он не простит того, кто так поступил с ними, какими бы жалкими букашками земляне ни были! Даже они не заслужили такого! Это подло, а Гнева тошнило от подлости. Он считал, что позволительно на свете весьма и весьма многое, но имеется нижняя планка, опуститься ниже которой значит поставить себя наравне с извивающимся полураздавленным червем. Даже хуже, так как черви, в сущности, плохого не творят, всего-навсего разрыхляют почву и в целом безвредны. Опустошённые же он оказывает милосердие. Успокаивает с миром. Влачить такую гнусную и ничтожную участь - и врагу не пожелаешь. Врага надо умерщвлять достойно. И не выбирать себе врагов, заслуживших лишь, чтобы их прикончили, как бешеных шелудивых псов.

[icon]http://sh.uploads.ru/t/LnmEN.jpg[/icon]

Гнев всю свою жизнь был отнюдь не робкого десятка, но от такого жуткого зрелища, признаться, и его сердце дрогнуло. Армии, блять, армии опустошённых, он впервые от сотворения мира наблюдал столько за раз! А ведь он видел, как одна человеческая лавина сталкивается с другой, и огромные поля заливает кровь, а повсюду валяются трупы. Он видел горящие столицы и тонущие флотилии, охоту на ведьм и царский произвол Ивана Грозного. И всё - не то. Не такое... Правда, во время сражения удивление, оторопь и растерянность из-за странной ситуации отступили, оставив ему лишь чистое упоение опасностью, он выкладывался до предела, и это было поистине восхитительно. Гнев неохотно вспоминал тот период своего существования, когда ему казалось, что он до скончания веков не испытает ни радости, ни воодушевления, ни любопытства, ни азарта, потому что он узнал правду о реальности, в которой обитает, и эта правда ошеломляюще жестока. Что вообще хорошего можно сказать о мире, под которым таится такая пустота, подобная квинтэссенции всего напрасного, безысходного, гнетущего, серого, нет, даже не серого, а выхолощенного, такого тусклого, что цвет вообще не различить?
Вам когда-нибудь доводилось видеть во сне, как вы падаете в бездонный колодец, наполненный даже не тьмой, потому что тьма подразумевает отсутствие света в определённом месте, что, в свою очередь, значит, что вы где-то да находитесь, а пустотой? Кошмар, где вокруг вас нет ничего, и вас самих словно бы и нет, осталось лишь ощущение полёта вниз, в неизвестность, и ни на чём не основанной уверенности, что там будет хуже, чем просто смерть... Смерть-то - ерунда, укол мрака, занавес, но вскоре после этого - новый спектакль. Люди боятся смерти, потому что для них она конечна, а, если вдруг и нет - воплощениям не дано понять, куда они отправляются. Они разной природы, принадлежат разным измерениям. Воплощения могут обитать среди людей только в форме материальной иллюзии. Люди же и вовсе не протянут дольше нескольких минут в том пространстве, что для воплощений естественная среда. Они такие разные виды, что и никаких инопланетян из далёкой-далёкой Галактики не требуется... И Гнев хотел исчезнуть, не находя себе места и применения в этой грубой поделке бесталанного демиурга-новичка. Но болезнь прошла. Он понятия не имел, что на это повлияло. Возможно, необходимость о ком-то заботиться. Есть те, ради кого продолжать - достаточно весомая причина. Его ждут, и за него беспокоятся. Вполне хватит для того, чтобы прекратить хандрить и взять себя в руки. Стыдно ведь. Предыдущий жизненный опыт вдалбливал ему в упрямую башку, что союзники никогда не остаются рядом надолго. Рано или поздно они либо просто уходят, либо вдобавок ещё и бьют в спину напоследок. Вероломство. Лицемерие. Кривые зеркала, лабиринт с десятками коридоров, совершенно одинаковых. И он мечется в плену, как хищный зверь по вольеру. Гнев знал, что полагаться нельзя ни на кого, каким бы безобидным, трогательным, обаятельным и милым этот кто-то ни выглядел. Отлично запомнил все преподанные ему уроки... И не собирался им следовать. Он не собирался изолироваться, замыкаться в себе и ныть. Лучше повторно ошпарится тем же кипятком предательства.
Вот что его подстёгивало в бою. Дарило решимость не останавливаться ни на секунду. Не имеет значения, как поступают с тобой другие - сам придерживайся поведения, за которое не захочешь себя упрекнуть. Пусть сыплется сухой песок - зато выловишь среди этого утекающего прочь мусора единицы алмазных крошек.
Лезвия рассекали плоть опустошённых, встречая не больше сопротивления, чем нож, входящий в масло. Потоки пламени хлестали от Гнева во все стороны, закручиваясь то ли в диковинные спиральные пружины, то ли в пляшущих на собственных хвостах змей. И в это-то минуту его отвлекли. Ну, что за актриса театра комедии и драмы! И что за дурочка! Гнев, конечно, знал, что любовь мало поддаётся логике, но чтобы настолько... Или в этом городе не осталось безопасных укрытий?! А, впрочем, Любовь же вечно хлопочет о ком-то другом. Плевать, что среди миллиардов людей можно набрать следующую партию поклонников - её почему-то волнуют эти. И его - заодно с ней, чтоб демоны сожрали эту раздражающую привязанность!
- Сердце тут ни при чём. Скорее уж, моя беспросветная глупость. Меня же хлебом не корми, дай повыёбываться, - ухмыльнулся Гнев. Он, должно быть, поломал ей весь высокий штиль, но она тут не на генеральной репетиции и не на премьере своего бенефиса. - Рад, что ты ещё не померла. Так и продолжай, у тебя хорошо получается... - Гнев круто развернулся на каблуках и всадил очередное кольцо в подкрадывавшегося из-за угла, прятавшегося в тенях опустошённого. - Видимо, этот город стал объектом экстренного сбора колоссального количества силы. Опустошённые не от нечем заняться появляются. Кто-то выкачивал из них всё до последней капли до тех пор, пока они не сорвались. Все эти люди, один за другим. Это плохо. И это не единственный населённый пункт, подвершийся такому варварскому обращению. Лично меня такое настораживает. Знаешь, имейся у меня столь потрясающий запас энергии - я бы никогда не попал в Нижний Предел. Если тот, кто этим занимается, продолжит - кончится тем, что он начнёт диктовать свои условия всем мирам. Некоторые отдельные уникумы уже успели заявить мне, будто этим я же и занимаюсь. Представь, какие наглецы! - Гнев рассмеялся, но было отлично заметно, что он в бешенстве от подобного подозрения. Тут же алая струя пламени, острая, как копьё, проткнула насквозь ещё одного опустошённого, прыгнувшего на них с Любовью откуда-то сверху, и как удалось так качественно притаиться, что они его за версту не почуяли? - Впрочем, отдаю им должное - им хватило пороху бросить мне это при встрече, в глаза смотрели и несли этот вздор. Я им даже возражать не стал, просто взял и выставил вон. Мне глубоко насрать на их грёбаные представления обо мне, но тебе скажу, - Гнев одарил Любовь мрачным взором, весившим как бетонная плита. - Мне известно, что чувствуешь, когда тебя отделяет от вырождения в опустошённого жалкий шаг или два. Это как превратиться в калеку на все пять органов восприятия. Весь мир становится похож на позднеосенний дождь. Я так не поступлю.
Гнев сам бы себе не объяснил, с чего бы его вдруг волновало мнение Любви. Им же вместе не детей крестить, да и он вполне искренне предполагал, что она и так о нём построила себе искажённые представления. Вот занимательно бы узнать, в её воображении у него есть вилы, копыта, хвост и запах серы? Она же так много ошивается на Земле, наверняка нахваталась от них всякого. Но не спрашивать же напрямую! Ещё чего, чтобы она потом лет сто над ним подшучивала? Обойдётся. И так по её вине он - непроходимый романтик. В неё влюблены миллионы, но люди не могут оценить всей иронии, им оценивать нечем. А вот он заметил всю иронию ситуации. Любить саму Любовь - значит и быть худшим, самым пропащим из романтиков. В таком состоянии появляются гении вроде Данте Алигьери. Для такого же воплощённого чувства, как сама Любовь, это вещь в себе, загадка в загадке.

[icon]http://sh.uploads.ru/t/LnmEN.jpg[/icon]

Гнев изумился, но куда больше раздосадовался. Он открылся не для того, чтобы его, упаси Верхний Предел, жалели. Паршивое ощущение, словно он побитый и выкинутый на улицу в сорокаградусный по Цельсию мороз щеночек, которого хочется приласкать и обогреть только для того, чтобы не выл и не скулил около входа в подъезд. Он ей не жаловался, а просто делился тем, что накипело и, пузырясь и бурля, рвалось наружу. Ему вообще не удавалось ничего удержать в себе, потому что чудилось, будто он вот-вот взорвётся. С тем же успехом Гнев выплёскивал излишки эмоций и просто в пространство, без собеседника... Впрочем, он допускал, что превратно истолковал взгляд и интонации Любви, поэтому не спешил с выводами, а, значит, и бросаться беспочвенными обвинениями. Он же не как некоторые гениальные умы!
- Кто же ещё, как не наш всеправедный судия... - хмыкнул Гнев, подразумевая, конечно же, Справедливость. -...и додумался же до такого бреда! Ну, насколько я понимаю, это пока не официальное обвинение, иначе меня бы здесь не было, - он не подразумевал, что его бы сразу казнили, но заперли бы - как пить дать. - Так или иначе, но он блистательно сел в лужу под названием "отсутствие улик". С данной точки зрения мне было бы лучше ни тут, ни даже в этой стране не появляться, после того, что я собираюсь устроить, следы моего присутствия стереть будет нельзя, и некоторые особо одарённые наверняка сочтут, что я прячу концы в воду, - он говорил как никогда спокойно и уравновешенно, что полностью опровергало мнение некоторых, что Гнев, мол, идиот и не ведает, что творит. Отлично ведает. Только ему без разницы, ведь поступить так или иначе он всегда ставит в приоритет перед поберечься самому. - Но это неважно. Такой чепухи мало, чтобы меня приговорить. Я выполню твою просьбу, вот что главное.
И перебьётся он без оправдания и прощения! Пусть оставят свои гнилые лживые предложения при себе. Покаяться, видите ли, сообщников выдать. Прекратить нарушать, пока очередных дров не наломал, тогда они окажут ему любезность и посмотрят сквозь пальцы на уже произошедшие "шалости". Хотя нет, всё логично. Если кто-то всерьёз допускает, что он способен наплодить опустошённых, да ещё и в таком количестве, значит, он прогнил дальше некуда, и, понятное дело, мелкое шкурничество и предательство товарищей как раз в его стиле. Вернее, существа, которое они себе рисуют, а потом подставляют вместо него. Гнев бы и проигнорировал, не нуждаясь ни в чём одобрении, но они ведь всерьёз припрягали ему телегу дерьма, приписанного уже не фантому, а ему. Он даже слегка завидовал высокому уровню их креативности. И восторгался степенью паранойи, да. Люди частенько на бывших уголовников даже после того, как они отмотали весь свой срок, вешают всё и вся, как на мёртвых. Если случается беда, и им надо разыскать подколодную змею в человеческом обличье среди своих - наверняка начнут с того, за кем уже числится список нарушений. Они вломятся к нему с пристрастным обыском, начнут допрашивать, не соблюдая положенные нормы, а, возможно, даже опустятся до линчевания... И, оказывается, высшие создания, прожившие много тысяч лет, ничуть не отличаются в лучшую сторону. Неужели так продолжится до скончания времён, или однажды от него отстанут, избавят от стигмы? Когда от тебя ждут рецидива почти все - постепенно ты к нему и скатываешься, а они перепутают причины со следствием и заявят, что было вполне предсказуемо.
- Заранее извиняюсь, - выдаёт Гнев тоном, каким не просят прощения, или просят, но самодовольные ловеласы-казановы, изначально уверенные, что его получат, ведь перед ними ещё никто не устоял. Впрочем, он-то самодовольным дамским угодником в костюме с иголочки и безупречными манерами наследного принца никогда не являлся. Наверно, сама близость Любви влияла на него так, что он шутил именно подобным образом.
Гнев привлёк её к себе и поцеловал в губы. Как за ним водилось - с полной самооотдачей, не скупясь на проявления даже самого сокровенного. Это не физическое, не плотское, как у людей - обмен слюнями и всплеск гормонов. Их оболочки эфемерны - одна видимость. Пламя, свирепое, готовое излиться и бесчинствовать необузданно и жарко, соприкоснулось с другим пламенем. Для воплощений в данной форме легче всего проходил обмен энергией. Забираешь - возмести. А в Любви Гнев искал негодование, раздражение, протест. Он вовсе не добивался этого эффекта, но, раз уж тот возник - нужно воспользоваться. Ей же он отдавал все до капли свои чувства к ней. Она их посеяла - ей и всходы собирать, богатый урожай вышел.
Танец Шивы-Разрушителя на осколках мироздания. Пышная, как грива льва, рыжая шевелюра оборачивается огнём степного пожара. Громовой хохот перекатывается в тучах. Молнии бьют в одинокий дуб на холме - две, четыре, десять, тридцать. Молнии голубые и фиолетовые. Два молодых мужчины, ссорящиеся вечером у паба. Ядерный гриб Хиросимы, вспухающий на горизонте. Сталкивающиеся клинки - на металле играет полуденное зимнее солнце, яркость слепит глаза. Убийца, крадущийся по переулку. Крики черни в Колизее. Багряный пылающий столб, вырывающийся из земных недр и вздымающийся до дна небес. Девушки, плетущие венки. Возящиеся на площадке дети. Поскрипывающие качели. Прогретые летом и пахнущие деревом половицы. Початая крынка мёда на столе. Смеющийся ладный парень с золотистыми кудрями в простой белой рубахе крутит тугой ворот колодца. Птица вьёт гнездо.
Всё, что составляло их сущности, смешалось. Они и сами вряд ли различали, где пролегает граница. Он и впрямь ужасен, абсолютно кошмарен, она права. Но откуда же тогда там столько подростков, кидающихся под поезда, сбрасывающихся с крыш и мостов, травящихся раздобытыми невесть где и как химикатами, лезущих в петлю? И красивые стихи, оставленные на прощание? И все те, кого зарезали из ревности, из нарциссического желания получить чужое "я" в собственничество и распоряжаться, как перчатками и автомобилем? Гнев не винил её за горячку и безумие тех, кто пострадал из-за этого чувства. Нельзя винить смерть за то, что она есть. Нельзя осуждать цунами, пусть ты и захлебнулся. Глупо пенять ножу и скальпелю за то, что порезался. Они оба - элементы природа, звенья общей цепи.
Гнев не вернулся в тесный плен тела, хотя и иллюзорного. В теле он не выполнит обещание. Высвобождение. Рывок. Вспышка. Вихрь. Любовь возложила на него зачистку от опустошённых всего Нью-Йорка, а, значит, ему предстоит накрыть весь город. Гнев намечает себе мишени, выбирает тщательно и осторожно. Метки повисают тут и там, и ему не по себе от их числа. Да, он завершит начатое, даже если бы это было не в его компетенции. Она обратилась к нему, и это обязательный, непреложный приказ. Вывернуться наизнанку, но справиться. Так велела Гневу совесть - эфемерный объект, в наличии которого сомневались три четверти его знакомых. Он хлещет наотмашь своих горе-противников. Твари взрываются, отправляясь на сухую вересковую пустошь в конце дороги, на станцию призрачного поезда, везущего неприкаянные души в туманное Запределье, в зелёный молчаливый вечный омут, зачарованный и гладкий, как стекло. Гнев молится никакому богу и карманному, сочинённому фантастами дьяволу о том, чтобы они обрели посмертие. Справедливость воплощает чувство, похожее на колосса на шатких глиняных ногах - свалится в любую минуту. Его нет. Устройство реальности не предусмотрено под такие вещи. Но... Как же иногда хочется получить нечто подлинное, заслуженное, светлое! Или он переобщался и с Надеждой? Она-то постоянно агитирует за лучшее.
Всё. Побоище произведено на славу. Теряя сознание, Гнев вновь обретает обычную, доступную и простым смертным материальность, падает с высоты полутора небоскрёбов на асфальт. Он выдохся, исчерпался. Ему даже не замедлиться. Тело, конечно, ерунда, оно не стоит хлопот... Однако, придётся вытерпеть боль восстановления, а то и очередного перерождения.

[icon]http://sh.uploads.ru/t/LnmEN.jpg[/icon]

Высвободив едва ли не целый океан свежей, хлещущей через край энергии, выложив больше, чем накопил, и переступив через порог необходимого для выживания минимума, Гнев ощущал себя парящим в невесомости. Планета Земля предстала перед ним, как принявшая очертания оазиса фата моргана в середине пустыни - смутное видение, двойник самой себя, плод воспалившегося рассудка. А он... Он отдалялся от неё, уплывая в открытый космос. Он - змей времени, обвившийся кольцами вокруг голубого шара, мягко светящегося в стылой немой пустоте. Он - божественный младенец в колыбели бытия, пробуждением своим знаменующий наступление конца света. Нет, это не о всемогуществе - качественно иное. В сущности, и бессмертие, и всесилие - ерунда, куличики в песочнице. Конец света - завершение одного круга и переход на следующий. Всё пропадает и всё возвращается. Это не страшно и не плохо, просто станет совсем-совсем темно, а этого пугаются лишь дети и параноики. В начале было не Слово, в начале был непроглядный мрак, истинное благо, ведь он предоставляет всем возможность оставаться естественными, не прятаться под масками от бесцеремонно прямых и без спроса вторгающихся в личное пространство солнечных лучей. Они вернутся к нему, когда прекратят грешить и отрекаться от своей натуры ради сиюминутных удовольствий. Даже воплощения чересчур заигрались в людей. Они ругаются, мирятся, обижаются и гонятся за наживой в точности как смертные. Словно не созерцали предвечное, абсолютное великолепие Верхнего Предела. Сады, озёра и дворцы такие безупречные и восхитительные, сверкающие, подобно редчайшим, отборнейшим самоцветам, что никому до сих пор так и не удалось воспроизвести их хоть немного похоже ни в одном из Чертогов. Сладчайшее, возносящее в горние дали, озарённые освобождением от всего и вся, отказом от наносного, вечным покоем, пение невообразимых ни для кого из смертных птиц. Да полно, какие же это птицы? Это же сама живущая полнокровно и насыщеннно музыка! Музыка, не переломанная смешными и жалкими земными инструментами. Такая музыка сплетает материки и океаны, рождает и гасит звёзды, унизывает их в ожерелья... А они, воплощения, переобщались с людьми. Пали ниже некуда. Овеществились. Променяли шедевр на грошовый дубликат. Жрут от пуза и якшаются с мотыльками-однодневками. Не следовало забывать о различиях между ними, не следовало увлекаться этими забавами, превратившимися в основной стиль жизни. Раскормленная до состояния жирного кома пуха и перьев голубка с куцыми, обрезаннными крыльями не взлетит. И ведь сочинит себе удобную легенду о том, что и не скучает по небу, ветру, просторам, открытым для путешествий. Наоборот - ей комфортно, тепло, не надо защищать ни гнездо, ни миску с зерном. Можно беззаботно щебетать и прыгать с жёрдочки на жёрдочку. Что она там, наверху, не видала? Холодов, голодных ястребов и агрессивных товарок, выхватывающих у неё из-под клюва честно добытое, едва она отвлечётся и зазевается?Плохая, а, вернее, выборочная, прихотливая память до хорошего не доведёт.
Голос Любви отрезвил Гнева и возвратил в конкретную точку времени и пространства. Чуть не объявший всё сущее, он вновь сжался до ограниченной, как младенец в ползунках, не освоивший даже ходьбу не на четвереньках, а только на ногах, оболочки. Кто он? Что он? Где он? Зачем он? Так странно и страшно мнить, будто ты целое, и внезапно осознать себя не более, чем обломком! И даже не понимать, куском чего являешься... Впрочем, нет, это Гнев продолжал интуитивно ощущать. Его тянуло туда, он тосковал по несбыточному. Бросить этот город, этот мир! Бросить всё и отправиться дальше! Не оглядываться, когда его начнут окликать, не разрешать сердцу дрогнуть. Или... Взять самых дорогих с собой? Гнев не имел понятия, что ему предстоит вынести, сколько трудностей претерпеть, но смутное предчувствие нашёптывало ему, что так просто его точно не отпустят, и лучше уж озаботиться тем, чтобы предупредить и подготовить их, изначально. Душа его томилась, заточённая в плотные железные тиски, грустила по смутному и загадочному будущему, игнорировать подобное было бы глупо и вовсе не в его обыкновениях.
- Поцелуи не по моей части, извини. Просто перед тобой нельзя устоять, так уж ты, к сожалению, устроена, - пробормотал Гнев, его даже не хватало на приличное зубоскальство. - Слушай, я кое-что понял. Я был уверен, что мой не вполне добровольный полёт до Нижнего Предела назначен моей карой, но я недостаточно раскрыл восприятие, чтобы постичь его истинный урок. Теперь я, сдаётся мне, поумнел. Я всегда слишком быстро умирал и не успевал толком сообразить, что к чему... Сейчас я увидел. Он был призван научить меня жить.
Мысль для него действительно свежая и шокирующая. Цепочка умозаключений вышла сложной, однако, вполне логичной. Попав в Нижний, он должен был увидеть те ценные стороны своего существования, которые отчего-то потерял из виду, погрузившись в дебри копания в себе и самообвинений. Его попытались уберечь от самого же себя, но в том состоянии Гнев бы не стал никого слушать. Увы, иногда он физически переставал воспринимать смысл каких бы то ни было слов, даже самых правильных и доброжелательных.

[icon]http://forumstatic.ru/files/0017/4a/e0/65294.jpg[/icon][sign][/sign]

Возможно, именно от него большинству услышать подобное было дико и странно, ведь он, как полагали многие, умел развернуться со вкусом и великолепием, пусть и жестокими порой, и даже почти варварскими, но со своими сильными и эффектными сторонами. Гнев был пламенем, а пламя неукротимо, свободно, счастливо и абсолютно самодостаточно... Но, тем не менее, он не лгал. Жизнь, именно обычная жизнь, не бесконечная череда крупномасштабных войн, массовых потасовок и дуэлей один на один, не попытки бунтовать одновременно против и сборища воплощений, и человеческого общества, а повседневное, мирное существование, ничем не отличающееся от того, как ведут себя простые смертные, действительно было для Гнева в новинку. Он постигал эту науку с трудом, как сельский увалень, ушибленный головой об печь или доски пола избы его родителей - грамоту. Для него понятие жизни бвло связано с постоянным горением, с многочисленными и трудными испытаниями, с вызовами, брошенными окружающим и себе. Недаром Гнев собрал во внутренних покоях своего Чертога, открытых лишь для него и недоступных большинству посторонних, много всевозможных достопримечательностей. В основном связанных с оружием, с военным искусством, или, на худой конец, с природными катаклизмами. Гнев сделал точные копии всех знаменательнейших естественных бедствий, обрушивавшихся на жителей Земли. Его завораживал масштаб этих восхитительных разгромов. Цунами слизывали целые города. Землетрясения раскалывали континенты. Это не было напрямую связано с его сущностью, но живо резонировало с ней. Он смотрел на подобное и формулировал точное определение понятия счастья. Да, не в традициях оформления апартаментов, которое предпочитала Любовь, но вдруг что-то да сгодилось бы и ей? У него, например, красивая коллекция тэссенов имелась. И стилетов целый склад. И уйма чего ещё. Забавно, что даже сохранилась клетка с огненными прутьями, подвешенная над озером никогда не остывающей лавы, куда он в былые времена хотел посадить Любовь же. Потом успокоился и раздумал устраивать ей цепочку перерождений звеньев этак на пять-семь.
- Да, после той кромешной пустоты всё здесь, наверху, обрело для меня насыщенность, которой я прежде не замечал, потому что привык... - Гнев тяжело вздохнул. - Я привык слишком многое воспринимать как ложное и не понимал, что имею, пока этого не лишился. И ведь даже не сразу по возвращении понял, дурак такой!.. Ладно, не думай об этом. На чём тебе бы не мешало сосредоточиться, сладенькая - это на поиске того, кого ты пропустила. Ведь ты здесь живёшь, не так ли? А, между тем, неведомая личность начала в твоих владениях беспрецедентный и возмутительный сбор энергии. В результате возникли опустошённые, и лишь на данном этапе ты спохватилась. Твоё женское коварство может пригодиться, я-то всегда напрямик ломлюсь, не заточен под всякие тонкости.
Гнев и впрямь воспринимал её как изысканную кокетку, способную вертеть кого угодно и сколько угодно вокруг нежного указательного пальчика, который так и не смог в точности воспроизвести ни один художник и ни один скульптор, пытавшиеся изобразить Афродиту. Один, насколько Гнев знал, решил проблему радикально и вообще не дал её в остальном вполне восхитительному - во всяком случае, если никогда не встречал оригинал, - изваянию рук. Забавно вышло, но Гнев не относился к числу тех, кто был способен по достоинству оценить подобное творческое мышление. И это только палец! Её взгляд, улыбку, походку тоже никому не удалось повторить. И неудивительно - Гнев знал, что некоторые вещи, будучи перенесёнными в камень или на холст, теряют душу, не дышат, не соблазняют и не пленяют так, как настоящая девушка.

[icon]http://forumstatic.ru/files/0019/ab/95/52772.jpg[/icon][sign][/sign]

О, да, он расскажет ей, но ещё не сегодня. Не созрел пока. Всему свой правильный срок. Так что он лишь неопределённо мотнул головой.
Гнев всё-таки был невыразимо благодарен судьбе, совпадению благоприятных обстоятельств и чему угодно ещё, что могло на них повлиять, за то, что Любовь на его стороне, и что она для него больше, чем просто преданная соратница, подруга и сестра. Он даже молиться был готов и никогда бы не устал восхвалять силу, которая помогла им когда-то сойтись. А ведь они тогда были на волоске, всего лишь пара неудачных фраз - и всё сложилось бы совсем иначе. Жутко даже подумать, во что бы он превратился, если бы они с Любовью оказались в вечной ссоре, и он был бы навсегда лишён чудесного и щедрого дара её эмоции. Благодаря ей он чётко осознавал разницу между тем, чтобы разжечь пламя только для себя или постараться для кого-то ещё, гораздо раньше, чем Надежда и другие выразили желание назваться его друзьями. Гнев испокон веков плоховато разбирался в том, что такое привязанности и симпатии и для чего они нужны. Он не переставал удивляться тому теплу, что развивалось в груди из трепещущей искры, подобной осколку апельсиново-оранжевой звёздочки, когда остальные внезапно демонстрировали небезразличие к его судьбе. Гневу казалось унизительным, когда вокруг него хлопочут и высказывают тревогу, потому что он привык переоценивать себя и расценивал такое отношение как недоверие с их стороны и сомнение в нём. Мол, он, конечно же, справится, как они смеют ставить это под вопрос? Пусть в глубине души Гнев и сам изрядно переживал - он терпеть не мог, когда подобное прорывалось из него и становилось достоянием общественности.  Он ведь разыгрывал роль крутого парня - ну, или девушки, - не ведающего никаких колебаний ни в чём. Ах, влить бы мёд и патоку этой высокомерной уверенности в собственных силах себе же в уши, так, чтобы не усомниться ни на миг! Но Гнев, увы, видел истинную цену своей бравады - кривляние висельника, уже поднимающегося на эшафот, дерзко и фамильярно улыбающегося палачу, держащему верёвку и мнущемуся в нетерпении выполнить работу пораньше, получить плату и уйти домой, к жене и детям. Висельник бодр, весел и храбр, потому что хорошо осознаёт, как всем неймётся насладиться зрелищем его, болтающегося в петле. Он им не доставит наслаждения потешиться вдобавок и его понурым, раскисшим видом.
- Милая, я рад, что наша выдающаяся ментальная связь держится, - серьёзно промолвил Гнев, глядя Любви зрачки в зрачки. - Я бы не вынес, если бы с тобой что-то произошло, и я не успел бы явиться.
Перерождение перерождением, а смерть всё равно смерть. Он не хотел, чтобы Любовь снова испытывала это, и уж точно не так омерзительно, не от лап чёрных голодных уродов, которым безразлично, людей рвать или воплощения. Если бы она воспылала идеей новой внешности и решила бы отделаться от нынешней - Гнев бы предпочёл пресечь линию бытия данной инкарнации быстро, бережно и безболезненно, заодно всесторонне поддержав её психологически и показав, как ему важно, чтобы всё прошло комфортно для неё и как по маслу. Он чувствовал режущую боль в сердце и слепую злость от одной лишь вскользь мелькнувшей мысли о том, что Любовь будет страдать и нервничать хоть минуту. А опустошённые могли бы убить её не моментально, рвали или откусывали бы по части, мучили бы, выворачивая кости, вспарывая когтями плоть, калеча, но не приканчивая. Гнев бы плакал, нет, он бы не справился с истерикой и ревел бы как маленький. И, естественно, проклинал бы себя, снова провалившего свой долг перед ней как брат, защитник и возлюбленный. Ну, как этот долг конкретно в представлении Гнева отпечатался среди его немногочисленных, но вполне стальных принципов.
- Я не прощу того, кто это сделал, неважно, был или нет запланирован такой результат его действий. Не прощу никогда, - рыкнул Гнев, и голос его прозвучал похожим на его давно отринутую и забытую львиную ипостась. Такими интонациями он воодушевлял сторонников и внушал суеверный трепет бездонного ужаса врагам, когда разыгрывал роль бога Ареса. Так звучала его речь, когда служила советом бежать без оглядки и без памяти, сверкая пятками, и то, скорее всего, уже поздно. - Завтра мы осмотрим город повнимательнее, если ты не возражаешь. Может быть, отыщем какие-то зацепки, следы... Не хочу верить, что ничего вообще не осталось. Так не бывает, - бывает отлично, и Гнев это отлично знал, просто из врождённого упрямства не желал признавать данный вариант развития событий. Осторожный и умный преступник заметёт за собой все улики, а они не Эркюль Пуаро и мадам Марпл, чтобы раскусывать орешки любой сложности.
Он и правда был взбешён как редко когда прежде. Эксплуатация людей таким вот грубым и чёрствым образом задевала его до самой сути, ведь он не понаслышке был в курсе, каково это - медленно и неотвратимо терять себя по чайной ложке в час, ощущать, как твоё "я", всё, чем ты дорожил и гордился, чего ты достиг, все мечты, стремления и планы растворяются. Разлетаются, как пушинки одуванчика, на который дунули - без его согласия, помимо его воли, ломая и стирая из мироздания. Его всерьёз пугали эти опустошённые - странным, карикатурным, искажённым, но таким точным сходством с ним после Нижнего Предела. Он знал, каково это - хвататься за режущий ладони, бритвенно острый край реальности, причиняя себе боль и ставя под угрозу не только своё здоровье, но даже и самую вечность, чтобы дозой адреналина вытолкнуть себя обратно в тело, прочувствовать его, понять не мозгом, но нутром, изрядно пришибленным и потускневшим инстинктом самосохранения, что оно может погибнуть, что у него тоже есть потребности. Гнев же даже в лучшие свои времена плевал на их обеспечение, не потому что не умел - просто считал избыточным. Не развалился на детальки, как конструктор, и не рассыпался в бесформенную груду, как песочный домик, на который наступили, и уже хорошо. Он мчался вперёд так стремительно, что ему недосуг было задерживаться ради всяческой скукоты, даром что оболочка воплощения терпит пренебрежение, различные лишения и неудобства гораздо дольше и лучше, чем человеческая.

[icon]http://forumstatic.ru/files/0019/ab/95/52772.jpg[/icon][sign][/sign]

Вот как так выходит, что эта взбалмошная, привередливая и несносная красотка верёвки из него вьёт, стоит ей лишь надуть губки или изобразить трагедию? Гнев таял, словно кусок сахара, окунувшийся в горячий чай и ещё, вдобавок, размельчённый ложечкой. Меняются эпохи, лица и ситуации, и лишь одно всегда остаётся с ним - пышущее ярче сверхновых звёзд влечение к этой дразнящейся химере, наркотической галлюцинации всех тяжелозависимых. Один из её образов приводит в блаженство, второй - в ужас, третий - в депрессию. Некоторые люди оправдывают это химией, игрой гормонов, самообманом. Другие слагают высокие поэмы и пишут длинные лирические баллады. Однако, и те, и другие рассчитывают на взаимность, стремятся заполучить себе, и только себе. Гнев не ревновал Любовь к людям, как не ревновал, если она собирала цветы и плела из них венки, или же держала сад бабочек. Разве можно всерьёз ставить вровень с ней и с собой насекомых и растения? Можно целовать лепестки роз и обнимать спаниелей или болонок. Можно даже привязаться к мебели, обеспечивающей комфортное существование. Но ревновать ко всему этому?! Так Гнев ничуть не обращал внимания на упоминание о некоей Габи, да пусть хоть оргию там устраивает со всей округой, их даже убивать ни к чему, сами сдохнут быстрее, чем любое из воплощений успеет чихнуть или зевнуть. Да и по-настоящему отдаваться телами воплощения не могут, к сожалению или к счастью. Секс с людьми плоский, одномерный, пресный, как бумажная жвачка. Они не вместе, это лишь видимость, а до высших форм ментального контакта смертные зверушки никогда не разовьются. Они не представляют, как это - быть двумя слитыми воедино Вселенными, а не варварски и первобытно тыкаться разными органами, совать их один в другой и тереться плотью. Пф, если ей это весело и не наскучило за миллионы лет - вперёд, хоть все двадцать четыре часа в сутки и семь дней в неделю! А вот с другим воплощением Гнев полез бы драться насмерть, и убивал бы, или пытался бы убить, до тех пор, пока собрат - или сестра, - не бросили бы намерение ухлёстывать за принцессой облачных замков. Гнев скорее согласился бы знать, что она ненавидит его, но не ходит на свидания с кем-то ещё. Она, конечно, вовсе не обещала ему не изменять, да и вообще ничего не обещала. Не в её привычках скрывать себя подобными ограничениями, хотя как раз в случае с этой бестией выражение "сердцу не прикажешь" не работало, она как раз-таки могла ими, сердцами этими, хоть жонглировать, хоть в рассрочку торговать. Но... По её милости одна из форм чувства любви являлась именно такой, эгоистической и жестокой, так пусть расхлёбывает. Шутить над ним шутки - всё равно что баловаться со спичками на пороховом складе. Он так и представлял себе, как наденет на её тонкие девичьи запястья огненные оковы и подвесит над пропастью. Или терзать и насиловать, так долго и изуверски, как не получится даже у самых поехавших и лишённых тормозов маньяков из людей, пока она не забьётся в угол ноющим и хнычущим затравленным и дёргающимся от всякой тени и даже шёпота комочком. Занять на постоянной основе должность её главного, худшего кошмара. Сделать так, чтобы она не восстановила психику, даже переродившись. И неважно, что её испуганный или замученный вид ему же разобьёт сердце. Из сочетания любви и ярости рождаются Отелло, оно же вскормило и пресловутое "так не доставайся же ты никому". В нём пробуждалась тёмная, извращённая сторона его натуры, и происходило это регулярно. Именно поэтому Гнев так старался быть гиперактивным и ввязывался в любой кипиш, ему требовалось израсходовать запас опасной силы в себе, чтобы не нанести вреда и без того немногочисленным близким. Так отчего же он до сих пор не обратился к Любви с просьбой уничтожить это в нём, освободить его? Возможно, потому что у Гнева и так осталось как-то слишком мало вещей, достойных того, чтобы их поберечь. Во всяком случае, то, что заставляло его улыбаться, как ребёнка перед новогодней ёлкой при виде горы завёрнутых в цветные обёртки с большими пышными бантами подарков, точно стоило сохранить. Всё обретало смысл, от облаков на небе до последней травинки на земле, просто потому что Любовь была. Мир сиял и переливался невероятными красками. С Любовью сложно, всё верно, однако, без Любви пусть всё провалится к чертям и там останется, даром ни к чему. Зачем он лжёт, изображая из себя мерзавца, каких доселе никто не видывал? Уж кому-кому, а ей Гнев никогда не повредит. Ему легче представить, как он приканчивает себя. О, это за ним уж никак не заржавеет. Гнев разве что множественный оргазм не ловил, находя себе очередной оригинальный и эксцентричный способ угробиться.
Завтра "Иезавель" всё приберёт, занесёт погибших от лап опустошённых в списки без вести пропавших, шепнёт кому надо, чтобы обычная полиция не рыпалась - и людям ничего не останется, кроме как забыть о родственниках, друзьях и знакомых, которые так и не вернулись домой.
- Надеюсь, мы завтра нигде не наткнёмся на Судью, занятого тем же.
Видеть этого ублюдка отмороженного не хотелось вовсе. Гнев так и представлял себе, какую рожу скорчит этот проклятый зануда, узнав, что нападения повторились. Ха, наверняка скривится так, словно ему в пасть лимон целиком выдавили и касторовым маслом залили! Тот как будто бы весь состоял из одного холодного рассудка, неспособный любить ничего, кроме своего меча. Подход трезвый и здравый, куда рациональнее, чем гневовы метания из крайности в крайность, душевные подъёмы и падения, но... Не его стиль, неприемлемо. Гнев не выносил таких, ему не хватало внутренних фейерверков и полыхающих, будто хохлома, насыщенной медовой желтизной и сочной киноварью фениксов. В том числе и поэтому от потребности в Любви он не откажется. Она сделалась частью его определения себя, своей принадлежности, предназначения. Гневу казалось, что она обесценивает своё значение для него, поскольку у неё таких миллиарды, и вовсе не факт, что Любовь различает в данном плане воплощения и обычных смертных. Он смотрел на её улыбку, как молящийся - на распятие, и он наверняка будет ещё вспоминать поцелуй как самый крупный бриллиант, венчающий россыпь самоцветов, золотые и серебряные жилы других важных воспоминаний и эмоций.
- Ладно, пошли отсюда, - буркнул Гнев, помрачневший от одного упоминания о Джее, но какая-то идея, внезапно пришедшая на ум, заставила его лицо проясниться. - А ты меня не пригласишь к вам, да? Я лишний в вашей компании? - с самой что ни на есть подлинной и прекрасно заметной робостью спросил Гнев, краснея. Не только щеками, но даже ушами и шеей - под стать своей гриве.
Нет, на самом-то деле Гнев и не то, чтобы настаивал. Ещё бы, таких гостей, как он, редко куда зовут, они персоны нон-грата, даже если не хватает твёрдости яиц заявить им это в глаза. Да, ему было бы, безусловно, приятно, ну, не давить же. С Любовью не прокатит. Он просто хотел задержаться чуть подольше. Светлые стороны жизни не столь уж часто приветствовали его. Поделом, наверно. Однако, негатив копился, а его срыв вполне грозил бы начать новую полномасштабную войну. И никто даже приблизительно не ведает, куда его засунут теперь.

[icon]http://forumstatic.ru/files/0019/ab/95/52772.jpg[/icon][sign][/sign]

Гнев вытянулся по струнке и дурашливо отдал Любви честь, наплевав на то, что к непокрытой голове руку прикладывать не принято. Они же не в армии сейчас, в конце-концов, да он и там не всегда устав от и до соблюдал - выполнял предписания ровно настолько, чтобы его не расстреляли. Подавал дурной пример, как ему неоднократно выговаривали. Он принимал подобное за изысканные комплименты в свой адрес, его бы, скорее, обидело, если бы кто-то назвал его достойной, культурной и высокоморальной личностью, образцом для подражания и всем таким подобным. Хотя Гнев готов был прозакладывать свои клинки, да и, пожалуй, весь Чертог в придачу, что абсолютно любое влияние, любой пример являются априори дурными. Ты не можешь ориентироваться на другую личность, какой бы ослепительной, потрясающей, звёздной и ошеломляющей та ни была. А ведь едва достигшие пубертата малолетки ночами глючат и дрочат на то, как им воздают те же почести, или, как минимум, объект их пошлых - и вовсе не из-за развратных сцен, а из-за грошовой безвкусицы всего сюжета, - фантазий милостиво, по-барски, бросает им "умницы". Они лезут в шкуры, выкроенные не по их мерке, и, разумеется, не помещаются. Или помещаются, но в духе сводных сестёр Золушки, отрезавших себе одна пятки, другая - пальцы, чтобы всунуться в туфельку. Все персональные качества, мировоззрение, прошлый опыт и нынешние амбиции, мечты, цели, планы и импровизация делают индивида выдающимся, не похожим на других. На корову не наденешь ездовое седло, рыбу не научишь карабкаться на деревья, кошке не дано летать, но это отнюдь не значит, что корова, рыба и кошка бесполезные твари, которых надо истребить, они всего лишь хороши в своём. Так что Гнев был весьма рад, когда другим советовали быть ни в чём не похожими на него, от себя бы он добавил лишь не ориентироваться ни на кого в принципе, не терять себя в бледных и тщетных усилиях подражать кумиру. Ведь те, кому рукоплещет толпа, сделали себя сами, они уникальны, это и восхищает. Правда, нельзя забывать, что из твоих похорон они сделают такое же развлекательное мероприятие, как и из выступлений. И, чем выше ты поднялся, тем дольше затем будут трепать твоё имя почём зря, наживаясь на нём. Fuck you all, bitches! Да-да, здоровенным и толстенным, и по много заходов! Продажные суки, даже из смерти делающие дешёвое шоу, которого неизмеримо лучше любая слезливая и сопливая мыльная опера о том, что она Белоснежка, а он негр, и им никогда - аж до последней серии, представьте себе, а ведь такие грёбаные мелодрамы порой длятся десятилетия и, можно в настоящей жизни жениться, завести пяток оглоедов и развестись! - не быть вместе.
- Так точно, мэм! Будет исполнено, мэм! Я просто скажу ей, что я ТВОЙ парень, дорогая, и пожалуюсь, что пять раз звал тебя замуж, а ты наотрез отвергаешь моё желание заключить вечный союз! - радостно сообщил Гнев, причём так, что было совершенно непонятно, всерьёз ли он намерен так поступить, или это ещё одна из его шуточек. Но, прежде, чем Любовь успела согласиться или возразить, Гнев продолжил гораздо более сдержанным и спокойным тоном: - Не сочти, что я встреваю в твои дела и навязываю свою точку зрения, но мне давно хотелось бы спросить. Неужели ты обманываешь своих доверенных людей, не раскрывая им правду о себе? Мои приближённые всегда знают, кто я, это и делает их приближёнными. Я всегда честно посвящаю их в тематику и правила игры, в которую нам с ними вместе предстоит ввязаться. Не имею обыкновения брать себе соратников и водить их вслепую, словно они какие-то кроты. Их память - святое для меня, я бы никогда не отнял у них то, через что нам довелось пройти вместе. Это же дополнительный повод гордиться собой для них. Они должны знать о том, что у них получается... И что наш мир может когда угодно и как угодно рухнуть. Это немногое я, во всяком случае,могу для них сделать, коль скоро не способен подарить им бессмертие или хотя бы вылечить от болезней. Хотя, возможно, разница между нашими избранниками имеет значение. Чаще всего я беру бойцов, или тех, кто обладает потенциалом таковыми стать. Они принимают информацию о скрытой стороне нашей реальности, соглашаются присоединиться ко мне и драться, неважно, с живыми ли существами или с обстоятельствами.
Да, Гнев презирал большинство людей, но, выбирая из них, проникался чем-то... Уважение - неподходящее определение. Но, как персонаж из одной очаровательной детской сказки, он мог воскликнуть: "Эй, вы, мои верные вассалы, други и братья! Постоите ли вы за меня в тяжком бою?", истово поверить в это, а они - отзовутся, так как на краткий момент станут единым целым с ним. И ему внушало свирепое, до черноты с мелкими алыми искорками, омерзение поступать с ними как с пешками на доске, идти в схватку не плечом к плечу. Его возможности неизмеримо выше человеческих, поэтому в буквальном смысле это редко получалось, но он прошёл не одну войну, и он сидел в окопах и выволакивал на себе раненых солдат, хотя мог просто добить, сократив мучения и избавляя от перспективы попасть в плен и подвергнуться пыткам, допросам, ломке человеческого достоинства. Гнев помнил, что даже плакал иногда. Слёзы сами начинали течь. Пятна, пятна, пятна, овальные, бледные, знакомые. Лица. Череда бывших спутников. Того парня звали Йонас. Йонас Шингер, двадцать пять лет, глупое пушечное мясо на не-его фронте. Даже не осознал, что произошло, не понял, что, скорее всего, никогда больше не сможет ходить, так как ноги перебило, а ведь они уже почти выбрались. Захочет ли Йонас после этого вообще жить, прикованный к инвалидной коляске и зависящий от костылей, или, если невероятно крупно повезёт, ковыляющий на протезах - неважно. Надо дать ему шанс определиться и выбрать. Да, чёрт возьми, дурь насчёт самоубийства вполне реально вышибить! Ты не сварился в сатанинском котле, истинный кретинизм пустить себе пулю в висок самому... И Гнев, закусывая нижнюю губу до крови, вдруг решил - да не дождутся. Никогда-никогда-никогда не дождутся того, чтобы он бросил тех, кто положился на него, в безвыходном положении. Гневу было ни к чему там находиться, но он уступил спонтанному любопытству и желанию окунуться в клоаку. Среди стрельбы и криков, пороховой вони и искалеченных до неузнаваемости трупов он был как олицетворение войны. И... Не знал, почему ему не всё равно, да не на генерала, не на лидера страны, а на едва различимого на огромном полотне рядового в разорванной и обляпанной грязью и влажной землёй форме. Йонас не заикнулся о том, чтобы его доволокли до укрытия или прикончили. Он не канючил и не ныл, и обрушившаяся с небес стерва, перечеркнувшая ему и карьеру, и любовь, и всё на свете, кроме слабого прерывистого дыхания и сердца, грозящего вот-вот застыть, казалась такой нечестной, такой пакостной, что Гнев пошёл ей наперекор во многом поэтому. Он обожал опровергать данность, не подчиняться приговорам. Никто, никакая скотина, даже если речь не о разумном одушевлённом объекте, а лишь о несчастливом совпадении, ему не указ! Ему, в его присутствии, определяют, кому что уготовано, и это свершившиеся факты? Тресните и не сраститесь, не бывать такому! И какая разница, что Гнев ни во что не ставит людей? Подлость и низость он не приемлет ещё больше!

[icon]http://forumstatic.ru/files/0019/ab/95/52772.jpg[/icon][sign][/sign]