Наверно, каждому знакомо ощущение внезапно накатившего приступа какой-нибудь болезни, или хотя бы кратковременного, но сильного недомогания, когда, кажется, весь мир сужается до нескольких точек кромешной боли в организме. Невозможно игнорировать и не выйдет сбежать. От себя, от собственного нутра, что внезапно обернулось против хозяина, никуда не денешься, и это чем-то похоже на истязания в пыточных застенках, в стараниях вырвать признание в ереси и грехе у того, кто себе и слова бранного никогда не позволял, и даже ни одно животное ни разу не ударил. То есть, совершенно не понимаешь, чего от тебя хотят, не можешь представить, как выглядит то, в чём вообще тебя обвиняют. Разве что в случае с Гневом было немного иначе - он хотя бы понимал, что происходит. В целом. Теоретически. Когда-то в незапамятные времена с ним подобное уже случалось. Он принёс много горя и боли прежде, чем справился с собой, с той одержимостью чужой силой и тягой к разрушению всего вокруг, что смеет продолжать дышать и улыбаться жизни, пока она, эта свирепая и ослеплённая этим сущность лишена прежнего тела, захвачена в плен тем, кого воспринимает как убийцу. А сейчас... Он вовсе не планировал подобного, когда отправил Ненависть на перерождение! Нет! Гнев рассчитывал, признаться, что брат хоть немного после этого возьмётся за ум, наконец-то догадается о том, что вокруг не всё - его безраздельная вотчина, а люди, и, тем более, воплощения вовсе не обязаны исполнять его прихоти... А вовсе не будет прятаться в пустоте, выдавая себя за мёртвого и отказываясь возвращаться! Гнев бы охотно схватил его за грудки, впечатал бы в стену и наорал, высказывая всё, что о нём думает, да только, увы, до загробного мира ему не дотянуться. Хотя... Чего ещё он ждал от труса, лжеца и подлеца, который может самоутвердиться лишь с теми, кто заведомо не хочет или не умеет давать отпор? Вполне закономерное поведение для такой сволочи. Поджать хвост и  не идти навстречу последствиям своих поступков - вот и всё, что он может.
Но Гнев не справлялся с тем, что навалилось на него. Он бы согласился, скорее, ослепнуть, оглохнуть или онеметь, чем лишиться дара любить. Ужасно. Его выворачивало буквально наизнанку от той дозы отравы, что вкачало в него малодушие Ненависти. Он понятия не имел, как ему поступать с этим, с позволения сказать, подарком. Чёрт побери, и обратно не отослать же - некому! Гнев не знал, куда идти и кого попросить о помощи, и он кинулся в Чертог Любви - скорее, от безысходности, чем по какой-то иной причине. Показываться ей на глаза было неловко, стыдно и противно, но Гнев сначала сделал, а лишь затем подумал. Она всегда находила правильные, нежные, хорошие способы утешить его и успокоить, поднять настроение, смягчить буйный нрав и показать лучик солнца, что пробивался тонкой, но яркой и звенящей нитью из будущего.
И Чертог Любви сперва в грубом и возмущённом отторжении обжёг его, да так, что кожа рук и лица облезла, а затем вышвырнул вон, в междумирье. Тут же к распростёртому в чёрном холодном пространстве навзничь Гнева полезли кроулеры. Зря. Гнев был весьма не в духе, и до той степени сломленности, когда на себя плевать, и готов дать сожрать уже не нужное тело, пока ещё не дошёл. Багрово-золотая волна из слитых чуть ли не воедино пламени и молний прокатилась по этому голому мёртвому плато из конца в конец, уничтожая кроулеров сотнями. Давно уже Гнев не позволял себе вот так разойтись, не выпускал столько мощи за раз... Но это и напугало его. Он никогда не испытывал недостатка в силе, а теперь и вовсе получил в ней перебор. Неужели он докатится до того, что позади него всё будет превращаться в гиблую пустыню, и дыхание его принесёт тлен и разрушения? Жутко поверить, но перспективы ему в данную минуту виделись лишь исключительно мрачными и зловещими. Беспощадные, скалящиеся издевательски и победно тени сгущались, подступали, тянули крючья-когти к горлу Гнева, а он замер, потому что они уже загнали его в тупик, и отступать некуда. Он меняется, и это факт, они вылепят из него нового, образцового монстра. Потрудятся на славу, и протесты не принимаются.
Гнев вывалился обратно в мир людей, на газон в каком-то парке, и сразу же упал на колени, давясь рыданиями. Пальцы судорожно загребли траву и немного земли, хотелось завыть в голос, кинуться куда подальше отсюда и спрятаться, забиться в самый тёмный угол. Произошедшее стало последней каплей, и Гнев понимал, что долго так не выдержит. Огромный кусок его привычного естества, того, с чем он прожил так бесчисленно много сотен лет, был потерян, и, если это безвозвратно - он не хочет так продолжать. Отдавать и принимать любовь - как же он к этому привык, каким нормальным и самим собой разумеющимся считал! Не допускал, что у кого-то подобного попросту нет, знал, что оно так, но знать - одно, а принять, сердцем прочувствовать и осознать, что оно тебе в душу въедается - совершенно иное. Чудовищно. Тоскливо. Неудивительно, что Ненависть всегда был таким странным. Возможно, Гнев уделял ему чересчур мало внимания. Да, он не обязан выступать в качестве няньки для каждого и воспитывать всех, не его функция и прерогатива, но следовало бы хоть немного больше позаботиться, не оставлять Ненависть одного так часто... А, да что уже теперь! Слишком поздно!

[icon]http://sg.uploads.ru/t/T9ZAn.jpg[/icon]

Любовь пришла, ответила на зов, хотя Гнев бы не удивился и не осудил её, если бы она побоялась приблизиться к нему теперь. Сперва истерзанный огонь даже дёрнулся было в лихорадочной попытке отстраниться, замкнуться в себе и не выпускать опасные для неё молнии, что несли в себе потенциал обратить в пыль, пепел и прах всё, к чему прикоснутся. Эти разряды бесновались и метались, стремясь во что бы то ни стало подавить настоящую, изначальную суть этого тела, этого воплощения. Как и в тот раз, они были бы не прочь заковать алое и трепещущее, живое и горячее в цепи, подчинить себе, заставить слушаться и чувствовать себя второстепенными, незначимыми. Тогда как Гнев вообще не хотел начинать ненавидеть что бы то ни было - новая обитательница его физической оболочки плевала на свободу выбора и самоопределения. Её избаловали, и она не собиралась забывать о прежней безнаказанности и алчной тяге нахватать всего да побольше, загребать полными пригоршнями, ни с кем не делясь и ничего не оставляя. Гнев не понимал, как ему дальше быть, чем жить, куда и ради чего идти. Впрочем, технически он вполне мог продолжать исполнять свою функцию, ему ничто не мешало - если отделится, изолируется от семьи и не позволит смертоносному золоту добраться до них. Не лучший вариант, но куда деваться? Ему теперь противопоказана всякая близость... Ему, кто так нуждается в общении, в принятии и тепле! Кто всегда старался хоть немного объединить семью, задумываясь о том, что роднит их, а не разъединяет, ведь даже противоположностям вовсе незачем сражаться и враждовать, можно совместно продуктивно работать, договариваясь, разграничивая обязанности и поддерживая друг друга - ведь сила одного является слабостью другого, и наоборот. Для Гнева воплощения, наверно, были идеализированы, но, даже если он носит розовые очки - кто ему запретит? Нигде не написано, что это плохо. И уж точно не хуже, чем ни во что не верить, ни о чём не мечтать и замечать в первую очередь негативные стороны каждого начинания.
Проблема заключалась в том, что Гнев всё ещё любил - братьев и сестёр, человечество, прекрасные пейзажи и вкусную еду. Ненависть сумел подложить ему жирнейшую свинью напоследок, отобрав всё, что делало Гнева счастливым. Даже его сын, Месть, такого кульбита бы не устроил. Стоит даже поаплодировать изобретательности брата - если бы Гнева не выворачивало наизнанку и в прямом, и в переносном смысле. Если он не перестанет любить - не проживёт и года, и будет жить очень недолго всякий раз, пока не отречётся от этого чувства. Но он не свернёт на лёгкую дорогу. Ни за что. Никогда. Это - его неотъемлемая часть, одна из ключевых, и он не станет чёрствым эгоистом или безразличным исполнителем предписанного ему долга. Гнев не опускал руки, помня, что на него полагаются, и для кого-то мир погаснет и остынет, если он пропадёт, не найдёт причины продолжать отстаивать свои и чужие интересы, безопасность, свободу, простор для творчества и веселья.
- Сестра... - прошептал Гнев мягко и даже растроганно, не находя в себе духу просить её покинуть его, держаться подальше ради её же блага. - Спасибо, что пришла, сестра... - он улыбнулся, и, хотя получилось вымученно, он не изображал того, чего нет, он был рад ей, безмерно и глубоко рад. - Я всё ещё... Люблю тебя.
Он вступит в неравный бой, не сходя с этого проклятого газона, но не даст обстоятельствам заставить это признание стать неправдой. Её дар, её стихия всегда обитала в нём, он приветствовал чудесный ароматный бутон, что расцвёл благодаря Любви в его душе, холил и лелеял, осторожно и бережно поправляя каждый лепесток. Никто не вправе грабить Гнева, вырывать из его "я" то, что придавало вкус и цвет жизни. Но... Едва реплика вылетела из его уст, как он закашлялся кровью. Всё то обожание, что он питал к сестре, всё, что она показывала ему и чему учила, обратилось против него с пугающей непримиримостью. Энергия любви, вспыхнув в нём с пронзительной мощью и ослепительной яркостью, разрывала в мелкие ошмётки всё, что ещё оставалось в Гневе целым. А он... Он вцеплялся в неё, с обычным для него упрямством не желая не только отпустить, но и хотя бы немного пригасить её, чтобы она уничтожила его не настолько быстро. Врёте, он отродясь перед препятствиями и куда как похлеще не пасовал.
- Я, скорее, тоже сдохну, чем разучусь любить, - прорычал, полыхая и источая жар, Гнев. В зелёных глазах не было и признака недавней загнанности, он злился и горел, стоя на своём до конца, как самый упрямый баран во Вселенной. Про сдохнуть он не всерьёз ляпнул, лишь сформулировал так свою позицию по возникшей проблеме. - Ненависть не вернулся. Он развоплотился. Всё, что он значил для мира, теперь живёт во мне... И мне не нравится! Как посмела эта мразь бросить всё?! Это же самое элементарное, не исправлять ошибки, а покончить с собой! Кому, как не мне, знать, каким соблазнительным выглядит этот вариант, когда ощущается, что не искупить вину уже никак, и лучше сгинуть в никуда! Сейчас меня бесит это и в себе, и в нём! Сестра, я... Никогда не предам тебя. Я тебе не враг и не буду им, чего бы мне это ни стоило. И это не приговор для меня... Я найду способ разобраться с его подлой выходкой!
Пламя Гнева пышилось и рыжилось, и он явно не собирался испускать последний вздох прямо сию минуту. Да, на энергетическом плане он смахивал почти что на ходячий труп, истрёпанные лоскутья красного, прошитые вгрызающимися в них, полными агрессивного доминирования молниями, скрепляла, кажется, только жажда бороться и искать выход. Разумеется, он не опустится до того, чтобы умолять Любовь облегчить его участь, чёрта с два Гнев выкрутится за счёт урезания чуть ли не самого ценного и важного, что есть в нём. Рабом и заложником ситуации, которому не по карману роскошь перебирать вариантами спасения, он не признает себя, как бы его ни прижало. Слишком многое на свете зависит от него и завязано на нём, чтобы Гнев поднял лапки и сдался. Он не принудит плакать по нему ни Любовь, ни милую Надежду. Да и той разбухшей от непомерных своих аппетитов скотине он услугу не окажет, отправившись в могилу следом.

[icon]http://s3.uploads.ru/t/CmAFa.jpg[/icon]

Поддержка Любви - это благословение свыше, Гнев не рассчитывал ни на что, да и не дошёл он до положения, в котором умоляешь о крохах снисхождения и сострадания. Он считал, что пока и сам справляется. И нет, это не было глупое и не замечающее масштаба проблемы, расположенной прямо перед носом, самолюбие. Гнев и правда обошёлся бы одним лишь её присутствием и ободряющими словами. Ей не придётся дрожать рядом с ним, напрягаясь и нервно размышляя, не сорвётся ли он на неё в следующий момент. Даже с таким внезапным и обременяющим прибавлением Гнев не забудется настолько, чтобы ударить или обидеть Любовь. Ту, кто сделала для него так много, и благодаря кому он сформировался как опора, как заступник слабых, робких и раненых. Он не продолжит распускаться и ныть при ней. И не потому что он сейчас парень - девушка-Ярость бы тоже так не раскисла, изображая из себя вялый тусклый кисель. Гнев, неважно, какого пола, принимает опечаленную, оскорблённую или рассерженную Любовь и превращает в обугленные головешки тех, на кого она укажет пальчиком. Хотя она вовсе не злоупотребляла этим на его памяти - так было испокон веков. И это нормально. Как и то, что он - боевой, пылкий, стремительный и нетерпеливый, размазываться, словно каша по тарелке, не про него и не для него. Ну, досталось, не впервые и не в последний раз. Он не тряпка, которую таскают из стороны в сторону и кидают на пол. И он не утратил рассудок или воспоминания, а, значит, не представляет собой угрозы. Получить в распоряжение энергию Ненависти - не означает перенять его эгоцентрическое мировоззрение и нежелание даже чуть-чуть ограничить себя и учитывать чьи-то потребности, помимо своих. Сама по себе она отнюдь не несёт клейма ни к чему не пригодного хлама, и без Ненависти, такого, каким он выбрал себя поставить, её репутацию, наверно, получилось бы хоть в некоторой степени восстановить.
- Я никогда не пойду против тебя или нашей семьи, родная, - убеждённо прошептал Гнев и заставил себя улыбнуться. Вышло плохо, кое-как, но он не прекратил, и вот, наконец, губы всё-таки стали слушаться его. - А Ненависть я выволоку за шиворот из прохладного ничто и затолкаю всю эту пакость обратно ему в глотку! Разделение сущностей - ничуть не более сложный процесс, чем слияние. Я не нуждаюсь в его паршивой отраве, не знаю, куда собственную силу девать, мне почти никогда не приходилось пускать её в ход целиком...
Гнев никогда не был по-настоящему против ненависти как непосредственно эмоции, поскольку знал, что каждая в мире для чего-то да востребована, даже если сразу понять, зачем именно, не даётся. Но в нынешних обстоятельствах он ругался и вполне имел на это право. Каждому полагается своё, равно как и каждый несёт свой собственный крест. Попытка Ненависти увильнуть и от обязанностей, и от необходимости смотреть в глаза тем, кому растоптал достоинство и самооценку, не говоря о здоровье или даже самой жизни. Мёртвых людей уже не вернуть, но перед воплощениями он мог ещё искупить хотя бы что-то. Почему-то было полное ощущение, что Гнев получил от брата не только энергию, но и какую-то часть скотского характера, а также что-то вроде если не кармы, то всего того негатива, который Ненависть на себя нацеплял, измываясь над другими и кормясь за их счёт. Даром такое не надо, заберите это дерьмо немедленно!
Пламя взметнулось выше, мощнее, уплотнилось, напиталось сочными красками, свирепствуя и бушуя - затолкало молнии поглубже, перекрывая их собой, заставляя те покориться и молча ждать, пока он возвратит их истинному владельцу. В этом теле они никакого права голоса не имеют, и, посмей они лишь снова рыпнуться - вышколит и выдрессирует так, что к ноге будут льнуть и вякнуть не посмеют. После этого задышалось легче, и аура восстановилась на три четверти - Гнев не видел, как выглядит со стороны, но чувствовал себя целостнее, да и восприятие очистилось, мир снова стал тем местом, которое так нравилось Гневу, и чем он дорожил. Зловещие и мрачные перспективы не рассеялись, подобно тучам после дождя, но перестали подавлять, угнетать и пугать, в них обнаружились манящие просветы. И дело не в принятом решении вернуть Ненависть, даже если придётся тащить насильно и не поддаваться на провокации и попытки огрызаться. Гнев просто понял вдруг, что он - сильнее вторгнувшейся в него посторонней сути. Он наденет на неё ошейник и намордник, не постесняется. Нечего тут, в гостях, где не ждали и не хотели, клыки щерить. Сиди в углу и не отсвечивай.
- Я мог бы не призывать его назад. Я в состоянии с этим жить и сделать настолько второстепенной гранью моего "я", что оно не помешает нам, - задумчиво сказал Гнев. - И то, что он применял лишь, чтобы сплясать на чужих костях и подняться повыше по спинам тех, кто сам себя отстоять не мог, а меня позвать не успел, я бы направил во благо всех нас... Но это неправильно. Ненависть мой брат, и пока мне удавалось справляться с его дикими выходками и осаживать, когда он позволял себе лишнего. Я не лишу его шанса всё же обрести себя здесь, в мире живых. Но... Этот шанс станет последним. Если он примется за старое - я опять его развоплощу и больше не выпущу.
Гнев прижимал к себе Любовь, кутая в багряную энергию, что согревала сестру, не опаляя. Буквально качал в объятиях и на волнах этой алой стихии, будто в колыбели, разве что не баюкая, но успокаивая, показывая, что она всё ещё может на него положиться, что он не изменился в монстра и не откусит ей голову. Рыжее легло надёжной защитной прослойкой между энергией любви и приобретённым скоплением ненависти. Гнев отлично и неистово злился, но не умел толком ненавидеть. Так, чтобы долго и с постоянной интенсивностью. Нет, он вспыхивал сметающим всё и вся взрывом, но и отходил легко. Он постепенно осваивался с обновой, но, поскольку намеревался её вернуть в кратчайшие сроки - привыкать к ней не планировал. То, что присвоить Ненависть будет плохо, дурно, подло - Гнев видел чётко. Брат всё-таки должен хоть зачатки разума обрести, начать использовать содержимое черепа по назначению, а шутка про единственную извилину, скрепляющую уши, хороша и забавна только в качестве именно что шутки, в реальности сталкиваться с такими обычно прискорбно и весьма раздражает.

[icon]http://s3.uploads.ru/t/CmAFa.jpg[/icon]